не вижу…
— А где их держат? — спросил Тиргон.
— Сейчас… погоди, они не заперты, но их… Их ведут! Я знаю куда, пойдём! И почему я не стал искать их вчера…
Вдвоём, захватив посохи, они быстрыми шагами направились к соборной площади.
В эту минуту они ещё не знали, что вчерашним вечером "стадники", во всеоружии обычных регалий, пошли по домам тагркоссцев. Чтобы не допускать ненужных слухов, вокруг одного из окраинных кварталов было организовано плотное кольцо из келлангийских солдат — потому никто из ребят ничего не знал о происшедшем. Горожане, чьи двери не открылись на настойчивый стук, сумели избежать участи тех, кто поддался настойчивым увещеваниям слуг Новой Церкви и всё-таки отворил дверь.
Мужчины из этих домов были вчера уведены для ремонта стен, взорванных подрывниками Даурадеса. Когда женщин, детей и стариков набралось около шести десятков, генерал Ремас подал знак и беспорядочную, рыдающую толпу полуодетых людей погнали к центру города.
— Братья-тагркоссцы! — рыдал над площадью знакомый пронзительный голос. — Благодетель и первосвященник наш, посланник Господа отец Салаим вынужден был покинуть нас! Нечестивый предатель, осквернив своим присутствием блаженное окружение отца Салаима, вынудивший его раньше времени отправиться к ОтцуСоздателю нашему, не выдержал мук своей подлой совести и отравился. Отец же Салаим ушёл от нас таким, как это подобает истинному подвижнику истинной веры — в святом благоуханном теле! Слава ОтцуСоздателю!
— Слава! — эхом откликнулись "стадники".
— Последним заветом преславного отца Салаима было… Слушайте внимательно! Во имя Отца-Создателя, дабы призвать силы небесные помочь нашей исстрадавшейся Родине, должны быть принесены в искупительную жертву ровно семнадцать стариков, ровно семнадцать женщин и ровно семнадцать детей, всего — числом пятьдесят один! Это священное число невинных мучеников должно подвигнуть силы небес на призвание грома и молний на головы негодяев, что стоят под стенами нашего города!
— Здесь, в этом деревянном доме, нами приготовлен очистительный костер, в огне которого души невинных понесут нашу молитву Господу! Да благословит их святой Олим, наш бравый генерал Ремас, один из тех немногих, кто не продал светлую и чистую душу свою нечестивцу и узурпатору Даурадесу!
— Олим! — привычно взревели "стадники".
Большинство из них к этому времени успели переодеться в такой же мундир цвета сигарного пепла, который носил их вождь. Генерал Ремас, мудро улыбаясь в усы, поднялся на возвышение и встал рядом с проповедником.
— Смотрите сюда! — закричал он, поднимая вверх правую ладонь, на которой красовалось изображение креста. — Порядок и добродетель, о братья и сестры! Не посрамим памяти блаженного отца Салаима!
Новоявленные ополченцы святого воинства окружали группу стариков, женщин и детей, которые молчаливо дожидались решения своей участи здесь же, под стенами дома. Тинч и Тиргон Бычье Сердце, протолкавшись в толпе, подобрались поближе.
— Вон они, я вижу их! — вскрикнул Тиргон. — Что нам делать, Тинчи?
— Не знаю, — отозвался Тинч. — Подождём немного.
— Они стоят в последнем ряду, — продолжил он немного погодя. — "Стадникам" нужно отобрать всего пятьдесят с чем-то человек. Быть может, именно они окажутся лишними?
— Приступайте же к святому отбору, о братья! Приступайте! И пусть счёт ваш окажется верен, как верен счет нашим грехам и благим поступкам там, на небесах!
Ополченцы образовали непрерывный коридор — до самых дверей деревянного дома. "Стадники" выхватывали вначале по одному старику, затем по одной женщине, затем по одному ребёнку. Их последовательно прогоняли по проходу, подбадривая ударами в спину. Тинча поразило, что люди не сопротивлялись. Никто из них не упал на землю, никто не закричал в голос… Молчала и толпа собравшихся горожан.
Или — здесь тоже была замешана магия? Тогда — будь она проклята, такая магия — искусство управлять людьми как стадом овец! Ему вспомнился давний сон. Тогда, во сне, он… что? Остался в стороне или отправился вслед за остальными?
— Тинчи, куда ты? — окликнул его Тиргон, которому он торопливо передал посох.
Тинч остановился на миг. Оглянувшись, прокричал:
— Что бы ни случилось — без глупостей! Передай приказ Таргрека: в события не мешаться! Ждать его возвращения!
И откуда я взял, что Таргрек приказал это? А может, он и должен был это приказать? Теперь здесь я — Таргрек!
Эти мысли пронеслись в голове Тинча, когда он, миновав толпу горожан, вырвался в первые ряды и почти что уткнулся носом в золочёные пуговицы на чьем-то мышиного цвета мундире.
— Ты куда! Стой!
Он остановился, переводя дыхание. Сейчас в его жизни должно было произойти что-то, чего он одновременно боялся и к чему неотвратимо шёл… шёл, быть может, все почти пятнадцать лет.
"Стадники" заканчивали подсчет.
— Четырнадцать — старик, четырнадцать — женщина, четырнадцать — ребёнок, а ну, иди сюда, малыш! Пятнадцать — старик, пятнадцать — женщина, пятнадцать — ребёнок. Шестнадцать — старик, шестнадцать — женщина, шестнадцать — ребёнок… Семнадцать — старик, иди, дед, иди! Семнадцать — женщина, семнадцать…
Истошный крик Кайсти показал Тинчу, что очередь дошла до его новых друзей.
— Не отдам! Не отдам! — кричала Кайсти. Разноцветная шапочка упала с её головы и по ветру трепались волосы, среди которых было несколько совершенно седых прядей.
— Не отдам! Мы брат и сестра, возьмите нас обоих! Мы пойдём вместе!
— Нельзя, никак нельзя! — покачал головой Ремас. — Великий сокровенный смысл числа пятьдесят один состоит в том, чтобы победить диавола в душах человеческих! Пятьдесят же два — это число греха!
— Смирись, дочь моя! — запел ему в тон монах. — Не нарушай таинства жертвоприношения! Отец-Создатель сурово карает сомневающихся в его благодеяниях!
— Пропустите! Пропустите же! — закричал Тинч и — прорвался-таки сквозь окружение. Теперь он стоял рядом с Ангарайдом и Кайсти.
— Я хочу пойти вместо него, о великий Олим! — поклонившись, твёрдо сказал он. — И да будет и на мне благословение Свыше!
Генерал Ремас только открыл рот, не зная, что ответить. В его взгляде Тинч отчетливо прочитал сомнение — причём, сомнение далеко не только в том, менять ли ему одного мальчишку на другого, нет…
"Господи, что мы все здесь делаем?!." — читалось в мясистом испуганном лице генерала Ремаса.
— И правильно, сын мой, и правильно! — пришёл ему на помощь длинноволосый. — Да благословит тебя Господь Бог наш, сын мой!
— Какой я тебе сын? — негромко ответил на это Тинч. — Убери от меня свои грязные ногти!
Повернулся — и быстрыми шагами направился по живому коридору к дверям деревянного дома.
— Семнадцать — ребёнок! — объявил считавший. — Ровно пятьдесят один. Всё!
— Оли-им! — затянули в один голос "стадники".
— Как быть с остальными? — шепнул командир конвоя генералу Ремасу. Ремас перекинулся взглядом с монахом, который тяжело, с видом человека, который только что справился с
