свой Восточный поход, то как я рассказал выше, он передал свою власть по управлению королевством, вместе с ее сухожилиями — я имею в виду королевскими крепостями — своему канцлеру, епископу Или. Этот прелат, который и по смелости и по своей изобретательности почти не знал себе равных, передал огромную сумму денег в Рим, прося при этом, чтобы его сделали представителем папского престола, а прося таким образом, он легко этого и добился. Хитро скрывая это обстоятельство, он, как бы по делам управления государством, созвал вместе епископов и ноблей королевства, и внезапно предъявил им возложенные на него полномочия легата, гордо продемонстрировал себя в качестве представителя святого престола. Хотя многое и были на это рассержены, но не имели средств противиться. Наконец, для того, чтобы выглядеть достигшим вершины власти, чтобы быть равно значительным в делах государства и церкви и чтобы огорчить своих соперников, он созвал в Лондоне общий собор Англии, проведенный в большом страхе, равно с большой помпой и тщеславием, под предлогом нужд религии и прикрываясь маской заботы о церковном благополучии, но на самом деле, только для того, чтобы продемонстрировать свою личную кичливую роскошь. Он делал это тем более уверенно, что тогда не было митрополитов, и он больше не боялся соперничества или негодования епископов против себя. Ведь престол Йорка был вакантен почти 10 лет, а новый архиепископ этого престола находился за границей, и из-за возникших препятствий, он оставил свое дело и даже был не способен получить соответствующее посвящение. Опять же, архиепископ Кентерберийский, который на основании прерогативы своего престола, был папским представителем в Англии, принял крест при короле Генрихе и после коронации Ричарда, во исполнение своего обета, оправился на Восток, и добравшись до Тира, ушел там из этой жизни, еще до прибытия туда королей.
Таким образом, канцлер, устраняя в больших и значительных для себя делах каждое препятствие для своего продвижения, полагаясь на свою двойную власть, легатскую и королевскую, господствовал с крайним высокомерием равно над духовенством и народом. И как было кем-то написано, он использовал обе своих руку как правые – осуществляя свои планы, он так делал дела, что использовал любую из этих ветвей власти, чтобы восполнить недостаток в другой. Поскольку, если его светская власть была недостаточной для принуждения или обуздания какого-нибудь могущественного мирянина, то он восполнял ее недостаток осуждением со стороны апостолического авторитета, но если вдруг кто-нибудь из духовенства сопротивлялся его воле, то он, не сомневаясь, сокрушал такого, тщетно пытающегося защитить себя ссылкой на канон, мощью своего светского оружия. Не было никого, кто бы смог скрыться от его гнева, поскольку миряне должны были бояться розги или меча апостолической власти, а духовенство никоим образом не могло защитить себя, ни найти какого-нибудь щита против его королевского достоинства. Наконец, гордясь своей властью сверх всякой меры, и желая, чтобы митрополичьи церкви, все же попробовавшие смеяться над его властью, смогли бы почувствовали последствия этого, он обратился к тому тому, чтобы стать внушить страх обеим из них.
Сначала, он предпринял поездку в Йорк, к выбранному епископу которого он был наиболее недружественно расположен и послал туда приказ, с угрозами клиру этой церкви, чтобы они встретили его с должной торжественностью, как легата святого престола. Те сочли необходимым обжаловать это, однако он не оказал никакого уважения этой апелляции к высшей власти, но дал жалобщикам выбор либо исполнять приказы, либо быть заключенными в королевскую тюрьму, как виновные в измене. Вследствие этого запугивания, они повиновались, и даже не осмеливались шептаться против него. Они скрывали свое горе и оказали ему, будто триумфатору, весь почет и честь, которые он требовал. Однако, предстоятель этой церкви, чтобы не быть зрителем того, что могло потрясти его чувства, только что перед этим ушел прочь. Узнав об этом и разгневавшись по поводу его отсутствия, как будто бы тот был бунтовщиком, он, в своей непримиримой ярости, ограбил его, руками своих приближенных лишив всего имущества. Ограбив архиепископство и поместив его доходы в свою казну, этот благородный герой продолжил свой путь, и вскоре, поскольку больше никто не осмеливался выступать против него, он потребовал такого же триумфа от церкви Кентербери. Таким образом, оскорбив оба митрополичьих престола, он воспользовался ими, чтобы доставить себе удовольствие.
Наконец, миряне стали в это время относится к нему как к королю, и больше чем к королю Англии, а духовенство — как к папе и больше, чем к папе, и действительно, все они страдали от невыносимого тирана. Поскольку от принятия им своей двойной власти, он принял и двойную тиранию, и воздерживался только в отношении своих сообщников и подчиненных, а ко всем остальным он был равно безжалостен, и даже не из-за простого желания денег, а ради удовольствия господствовать. Его пышность почти во всем превосходила королевскую. В подражание восточным государям, чтобы обеспечить постоянную стражу, он желал иметь охранников около своей палаты. Его выезды сопровождались тысячью и даже более лошадей. Под предлогом своих полномочий легата он вымогал обязанность оказывать гостеприимство во всех монастырях по всей Англии, и с тех, что были слишком малы, чтобы выдержать бремя его приезда, он вымогал определенные суммы, а именно, 8 или 5 марок, которыми они откупались от бремени принимать его. Что же касается больших, то он сжирал их подобно саранче. Его доходы от епископства Илийского, как известно, являлись вполне достаточными, но куда им было до того, чтобы удовлетворить неумеренное расточительство своего епископа? Расточая свои доходы, он истощил не только королевскую казну, но все то, что он, любыми средствами, либо сам, либо с помощью своих клевретами, сумел изъять с королевства, с монастырей и церквей. Скорее для разрушения, нежели для защиты, он назначил к качестве правителей в каждую провинцию самых гнусных слуг своей жадности, которые не щадили ни клирика, ни мирянина, ни монаха, и не оказывали им никакого уважения, если они сталкивались с интересами канцлера. Хотя он так и назывался — епископом, но по правде, в нем было мало чего от епископа, а вот в качестве канцлера он был печально известен и внушал ужас всей Англии.
Кроме того, он предписал, чтобы правители провинций, для того, чтобы внушить благоговение их обитателям, под предлогом общественной безопасности — будто бы для того, чтобы отразить или сдержать дерзость разбойников, должны иметь под своим началом постоянно бывшие наготове вооруженные отряды диких варваров, чьи беззакония и ничем не сдерживаемое насилие привели к неисчислимым и разнообразным актам произвола в различных графствах. Действительно,
