я почувствовала, как мое тело наливается силой и эта волна начисто смывает чувство страха.
Сделав вид, что я пытаюсь подняться, я оперлась на печную решетку, схватила массивную чугунную кочергу и метнула ее в своих врагов, надеясь, что мое «оружие» не коснется дочери. Я и сама точно не знала, которого из двоих я хочу поразить, но сразу же поняла, что попала в цель — коротышка заорал и схватился за плечо, выронив револьвер. И в тот момент я увидела Сэма. Он стоял на пороге кухни, как раз за спиной Дона, держа в руке большое полено. В следующее мгновение оно опустилось на голову Дона с ужасным глухим звуком. Какой-то миг Дон еще стоял совершенно неподвижно, потом с протяжным стоном рухнул на пол, увлекая за собой и Констанцию. Коротышка закричал на Сэма и внезапным рывком попытался дотянуться до револьвера, лежавшего в ярде от отца.
В тот же самый миг я тоже рванулась за оружием, и мы сцепились в смертельной схватке. Но борьба продолжалась совсем недолго: вдруг что-то отбросило меня от коротышки. Я не могу описать это словами — ну, может, ощущение было примерно такое, словно меня изо всех сил шмякнули о кирпичную стену. Какая-то сила будто вдавила мое лицо внутрь, на какое-то мгновение я потеряла зрение, слух — лишь страшно громкий жужжащий звук наполнил мою голову. Потом картинка прояснилась: я опиралась на стол, взирая на распростертые на полу тела. Но они казались мне очень далекими, как море, если на него смотреть с вершины утеса, и только Сэм и сообщник Дона были совсем близко и колотили друг друга изо всех сил на коврике возле моих ног.
Но вот они стали уменьшаться и стали такими же далекими, как и остальные, расстояние между нами становилось все больше, и я вдруг взмыла в воздух и полетела прочь — прочь от них всех, и я помню, что вдруг почувствовала облегчение, но в то же время я плакала, повторяя: «Боже всемогущий! Боже всемогущий!»
Глава девятая
Не знаю, сколько времени прошло с того момента и до тех пор, когда я вновь открыла глаза. Первое, что я увидела, было лицо Сэма. Голова болела, тело одеревенело, я была не в состоянии повернуться. Скосив глаза, я увидела Дэвида и сразу вспомнила о Констанции. Но я не могла спросить о ней, потому что чувствовала страшную усталость.
— Спи, — мягко произнес Сэм.
Я закрыла глаза и уснула.
Когда я вновь открыла глаза, то опять увидела лицо Сэма.
Но на этот раз с ним стояла и Констанция. Она очень нежно улыбалась мне, наклонилась и поцеловала, закрыв от меня сверкающую белизну больничной палаты. Я опять уснула.
Беда была в том, что я постоянно спала — люди приходили и уходили, доктора и медсестры, перевязывая мне голову, разговаривали со мной, спрашивали что-нибудь вроде: «Может, вы хотите сесть?» Я не хотела садиться, а закрывала глаза и погружалась в сон. Я знала, что отец жив, в тот вечер у него был сердечный приступ, что с Констанцией все в порядке — ведь я видела ее, а потому мои страхи за нее развеялись, — что Дон находится там, где он не может причинить вреда ни мне, ни ей по крайней мере какое-то время — об этом мне сообщил Сэм. Как-то вечером он сел возле моей кровати и зашептал:
— Кристина, послушай. Больше не о чем беспокоиться. Теперь он ничего не может тебе сделать.
Помню, с трудом выдавила из себя слово-вопрос:
— Мертв?
— Нет, пошел по этапу.
Битва, похоже, окончилась, и можно было отдыхать. Мне хотелось, чтобы этот отдых продолжался вечно.
Я плохо помню, как меня перевезли из больницы в дом Сэма. Для меня это значило лишь перемену постели. Я плохо помню и другие события: до того самого полудня, когда я услышала голос доктора и, открыв глаза, посмотрела вдаль — по ту сторону долины стояли Фенвикские Жилища, где все и начиналось. Потом я стала думать, вспоминать все от самых первых дней, в то же время задавая себе вопрос: зачем мне это надо? Почему я не даю себе покоя?
Лишь когда я вспомнила все до последнего момента, я поняла, что меня тревожит некая мысль, что-то такое, что мне очень хочется знать. Мне хотелось получить ответ на совсем простой вопрос: сколько лет получит Дон Даулинг? Достаточным ли будет этот срок для того, чтобы мне стоило жить дальше, или его хватило бы лишь для того, чтобы подготовиться к новому сражению. Но в одном, несмотря на путаницу и беспорядочность своих мыслей, я была уверена твердо — в том, что не стану готовиться больше ни к каким битвам. Доктор был прав — все битвы, на которые я была способна, я уже прошла. Я не была создана для борьбы, я была слабой женщиной, во мне не было для этого никаких сил.
Проводив доктора, Сэм вернулся в комнату. Он очень удивился, когда увидел, что я сижу в постели и, широко раскрыв глаза, смотрю в сторону долины.
— Тебе лучше? — спросил он так поспешно, что это даже чуть-чуть задело меня.
Я подняла руку, коснулась его и смотрела на него долго-долго. Потом шепотом попросила:
— Скажи мне, Сэм. Когда… когда ты будешь знать?..
Я не закончила. Он опустил глаза и крепко сжал мою руку.
— Все уже окончилось.
— Когда?
— Три дня назад.
— Три дня назад? — я пристально смотрела на него, чувствуя, что даже в моем взгляде читается страстное желание знать ответ. Сэм дважды облизнул губы, прежде чем сказал:
— Если ты в состоянии это читать, я принесу тебе газету, — он снова смотрел на меня.
— Я в состоянии.
Он принес газету и вышел из комнаты, а я принялась медленно-медленно читать. Я читала о смелом и сильном Сэме, испытывая одновременно изумление и какой-то страх, я читала о его готовности принести себя в жертву ради других, чувствуя, как по моим щекам катятся слезы: ведь он, словно наручниками, сковал свою совесть на всю оставшуюся жизнь.
Воспаленными глазами я снова и снова перечитывала подробности суда. Я не останавливалась на описании психических отклонений Дона, поскольку и без газеты хорошо знала их. Мое внимание привлек абзац, излагающий свидетельские показания Сэма и реакцию на них Дона. Вмешалась ли в этот момент некая высшая сила, которая позволила вынести приговор «виновен, но действовал в состоянии безумия»? Дон был обвинен в покушении на мою жизнь и убийстве
