Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
— Холодно — на десять минут в день открываем.
— А прогулки?
— Размечтался. Ты сигарет привез, кстати?
— Нет. Меня не из отряда «закрывали», а сразу в «отстойник» увели.
Не успел собраться. А сам не курю, завязал.
Курение — это не привычка, а рабская зависимость, и в ШИЗО это проявляется сильнее всего. В поисках остатков табака потрошатся окурки, выворачиваются карманы, разрезаются стельки (в которые часто зашивают чай и табак) и вытряхиваются ботинки. Сигареты раскатываются алюминиевой кружкой в тонкие полоски и прячутся всюду, куда только можно. Или упаковываются в фольгу, запаиваются в несколько слоев целлофана и завозятся под крышу в собственной заднице. Называется это «торпедами».
По Солженицыну, ШИЗО должен быть: а) холодным, б) сырым, в) темным, г) голодным. С первыми тремя так и есть, а вот откровением для меня стало то, что в изоляторе кормят намного лучше, чем в жилой зоне: порции в два раза больше и я наконец-то увидел в пайке мясо. Правда, чай и кисель наливают в одну на всех миску — кружек нет.
— Серый, сечку будешь? — спросил у меня стокилограммовый Комар, на лице которого явственно читалось желание съесть и мою порцию.
— А сечку жрите, мусора, сами… — нараспев ответил я строчкой из песни Круга.
— Я серьезно.
— Нет, не буду.
Сечку я, конечно, попробовал. Принципиально не ел ее в СИЗО, но в «киче» попробовал. Чтобы, так сказать, испытать на себе все тяготы тюремной жизни. Редкая гадость, скажу тебе. Прав был Мишка Круг.
В изоляторе всегда горит свет, закрыты окна и нет часов, так что смены дня и ночи просто не замечаешь. Ночью мы стараемся спать на жестких деревянных нарах (в тесноте, да не в обиде), а днем приходится на полу. С непривычки ужасно болят бока. Среднесуточная температура — не выше плюс десяти, и это с учетом нашего «ужа». От холода постоянно клонит в сон. Время тянется так медленно, как водка, когда ее только-только достал из морозильника и разливаешь по рюмкам. Заняться решительно нечем: ешь да спишь.
— Эй, Паша, — подозвал я знакомого контролера, дежурившего в ту ночь в ШИЗО. — Дай-ка мне ручку и бумагу.
После этого я опять стал писать книгу. На обрывках оберточной бумаги (другой там не выдают), при неверном свете пятнадцативаттной лампочки… Днем отжимался и приседал, стирал в раковине умывальника свою одежду, а по ночам писал.
Свой двадцать восьмой день рождения я встретил здесь же, в ШИЗО. С зоны загнали чай, сигареты и шоколад. Очень хотелось кофе, но пришлось радоваться и тому, что есть.
В «киче», как и в любой камерной системе, очень важна хорошая компания. Сидит здесь, по моему мнению, самая прогрессивная часть осуж денных — почти половина водворены в изолятор за использование мобильной связи. Здесь даже во сне думают об Интернете:
— Мм-м, а как, ты говорил, Opera Mini устанавливается?
— Что я говорил?
— Или это я во сне увидел?
— Спи, приснилось тебе.
В 2010 году Уголовно-исполнительный кодекс разрешил нам звонки без ограничений, но в нашей зоне все осталось по-прежнему: два раза в месяц по пятнадцать минут. Подписываешь заявление на звонок, стоишь два часа в очереди, добираешься наконец до таксофона, а по соседству орут так, будто впервые в жизни телефон увидели:
— Маня, Маня! Сало в посылку положить не забудь…
Законы наши сами рождают преступления. Ну поставьте вы таксофон в каждой «локалке» — количество нарушений в зоне сразу уменьшится раза в три. В Беларуси вообще преступников плодит само государство. Напился, дал соседу в морду — тот написал заявление в милицию. Наутро оба протрезвели, у соседа обида и боль прошли, он к мусорам забирать заявление — ан нет, поздно уже, факт совершения преступления зафиксирован. Поэтому каждый четвертый житель в нашей стране либо сам сидел, либо имеет судимых родственников.
В последний из отмеренных тебе дней в изоляторе гадаешь только об одном: выпустят тебя завтра или нет. «Дэпэ» — дополнительные десять суток ШИЗО — можно получить тремя способами: тебя выводят к «хозяину», он сам приходит в ШИЗО или, что случается чаще всего, под «крышу» приходят отрядники и со всех сторон раздается: «Будай — начальник выписал тебе десять суток, Шевелев — десять “дэпэ” тебе, Павлович — еще “десятка” от начальника…»
— За что, Михалыч?
— «Спал, лежа на полу», — зачитает он рапорт о нарушении.
— Но я ведь не спал! — возмутишься ты.
— Ну, ты ведь понимаешь…
Можно не спать днем (хотя камеры обычно переполнены), ходить строго по форме одежды, сделать идеальную уборку в камере в день, когда тебя назначили дежурным, но если сверху сказали «фас», нарушение для тебя всегда найдется. Был бы человек…
Незаметно подошла к концу дня моя вторая «десятка». Я выгнал на «жилую» текст жалобы, и в случае третьего «дэпэ» собирался объявлять голодовку. Некоторые из сокамерников курили фторопласт — какую-то специальную пластмассу, после вдыхания паров которой сильно поднимается температура тела — и собирались выехать на санчасть, но я от подобных экспериментов отказался.
— Да, пацаны, грустно все это… — мрачно констатировал я. — XXI век на дворе, а здесь: сырость, недостаток света, «шуба» на стенах, капли воды собираются на потолке… Спим на холодном полу, заклеиваем щели в окнах туалетной бумагой, прячем стержни для ручек в зубной пасте, курим сигареты, которые завезли сюда в собственной заднице, едим обломками алюминиевых ложек из таких же мисок…
— А раньше вообще было: день «летный» — день «нелетный».
— ?..
— Называлось все это КИЧО — камера истощения человеческого организма. День кормили, день нет.
— Мда-а…
Глава 63
Это хорошо!
В «крытую» меня, конечно, не увезли. И даже не «заБУРили». К Шульгину приехала моя мама, пообещала, что я буду хорошо себя вести (нашим родителям до последнего хочется верить, что мы хорошие и послушные), и меня выпустили из ШИЗО.
Выходишь из-под «крыши» и радуешься всему на свете: и мокрый снег в лицо тебе нипочем, и пронизывающий ветер навстречу. Лагерь возвращает тебя с небес на землю. Только здесь начинаешь радоваться прос тым вещам: пройтись босиком по влажной от утренней росы траве, послушать пение птиц, позагорать, съесть спелый, сочный помидор с собственной грядки, выпить хлебного кваса из бочки… На воле все это привычно и о подобных мелочах даже не задумываешься.
В отряде мои товарищи по неволе: Вова Капустин, Колобок, Макар, Мурашка. Праздничный стол на скорую руку и разговоры, разговоры…
— Мы еще вчера знали, что тебя выпустят. Но решили сюрприз сделать, — приветливо похлопал меня по плечу Саша Колобок, один из участников гомельской банды Морозова.
— Да все о’кей, я очень рад всех вас видеть.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 88
