Что, если он ничего не найдет? Что, если он так или иначе не сможет подтвердить то, что я ему сказала? Сочтет ли он это основанием для моего убийства?
Поднимается паника, за которой следует укол беспокойства за Сару. Если я умру, кто ее найдет?
Дверь со скрипом открывается.
Спайдер входит, и моя паника нарастает, пока я не начинаю извиваться в этих цепях. Он закрывает дверь. Когда он поворачивается ко мне, в его руках поднос с миской супа, булочкой и бутылкой воды.
Я сглатываю, наблюдая, как капли конденсата медленно стекают по стенкам бутылки. Я отсюда чувствую запах супа — куриный. У меня слюнки текут, желудок урчит в гневном протесте.
Но вместо того, чтобы снять с меня цепи и принести еду, Спайдер запирает дверь, подходит к кровати и ставит поднос на пол. Он ничего не говорит. Он даже не смотрит на меня.
Я закрываю глаза, откидываю голову назад, отчаяние скручивает мои внутренности в тугой узел.
— Ты нашел что-нибудь, что доказывает то, что я сказала? Ты мне веришь?
Он не отвечает.
— Спайдер, пожалуйста, развяжи меня. — Я ненавижу, что умоляю его, и что мой голос срывается.
По-прежнему ничего. Он пересекает комнату, направляясь ко мне, и на секунду мое сердце снова наполняется надеждой. До тех пор, пока он не вытаскивает упаковку дезинфицирующих салфеток с внутренней стороны своего пореза и не открывает упаковку зубами.
— Что ты делаешь?
Тишина.
Его голубые глаза сосредоточились на моей груди, он осторожно вытирает кровь с порезов, которые оставил там. От слабого запаха дезинфицирующего средства у меня подергивается нос. Что бы ни было на салфетке, порезы жгут. Я вздрагиваю, и он игнорирует это, делая то же самое с порезами на моем животе, а затем на бедре.
Он обрабатывает мои порезы почти нежной рукой, и все же его глаза холодны и бесчувственны, его молчание сокрушительно. Я снова любимая игрушка, о которой заботится мужчина, который видит во мне объект для своего удовольствия.
Я танцую на цыпочках, сжимая бедра вместе.
— Ох, давай! Дай мне передохнуть, Спайдер. Развяжи меня, — рычу я на него.
Он заканчивает обрабатывать мои порезы и кладет в карманы салфетки, затем отступает, оглядывая меня.
— Еще нет. — Его голос — тихий шепот, почти неслышный, и его невозможно прочесть.
— Ты мне веришь или нет?
— Пока не знаю. — Это холодный, бесстрастный ответ, и снова почти неслышный.
Нет, в этом есть какая-то эмоция, но я не могу ее определить. Может быть, отрицание? Сожаление? Я не могу понять, хорошие это признаки или нет.
— У меня все еще есть два вопроса, — говорит он. — Ты ответишь на них сейчас. — Его глаза прикованы ко мне, но они пусты, как будто он смотрит сквозь, а не на меня.
Беспомощность обволакивает мое горло, крепко сдавливая. Слезы текут из моих глаз. Мужчина, в которого я начала влюбляться, ушел. В нем нет ничего, за что я могла бы уцепиться. Он собирается убить меня, не так ли?
— Хорошо, если ты собираешься снова допрашивать меня, по крайней мере, позволь мне воспользоваться ванной.
— Нет.
— Серьезно? Послушай, если ты не хочешь, чтобы я испражнялась на пол, ты должен отпустить меня.
При этих словах в его глазах вспыхивает искорка, а губы кривятся. Это первая настоящая эмоция, которую я увидела в нем с тех пор, как он вернулся. Вид этого одновременно раздражает и почему-то успокаивает.
— Воспользуйся этой мотивацией к сотрудничеству. Если ты не хочешь разбросать свое дерьмо по полу, ты расскажешь мне то, что я хочу знать.
Ух!
Делать больше нечего, я опускаю голову и жду, когда он начнет.
— Почему ты мне не сказала?
Я резко поднимаю голову. — Что ты имеешь в виду?
Он сцепляет руки за спиной. — Когда я спросил тебя, почему ты взяла деньги в тот первый день, ты сказала, что тебе нужно уехать из города.
— Да. Чтобы сбежать от Дьякона Джейкоба.
— Я спросил тебя, от кого ты убегаешь. Почему ты тогда не сказала мне, в какую беду ты попала?
Я моргаю, глядя на него, ошеломленная тем, что он вообще спросил об этом.
— Если бы ты тогда рассказала мне о культе, я мог бы тебе помочь. Клуб мог бы тебе помочь.
— И что заставляет тебя думать, что я могла доверять тебе? — срываюсь я. — Ты не понимаешь этого, не так ли? — я качаю головой, глядя в потолок. — Ты, этот клуб. Ты воплощаешь в себе то самое, о чем нас предупреждал культ. Этот клуб отражает именно тот тип ужасного, преступного элемента, которым, как нам говорили, был наводнен весь мир. И…
— Хорошо, я поверю в это. Но когда ты поняла, что никуда не денешься, ты, должна была понять, что тебе нечего терять, сказав мне правду. По крайней мере, тогда я бы знал, что ты не просто воровка.
— Разве это что-нибудь изменило бы? Я все равно пошла против твоего клуба.
— Возможно, так и было, да. — Он пожимает плечами. — Мы не монстры, Эмма…
— Ох, нет?
Он никак не реагирует на сарказм. — Если то, что ты рассказала мне о культе, правда, ты была в отчаянии. В опасности и без вариантов. Такие люди, как вы, люди, попавшие в беду, люди, для которых власти ничего не могут или не хотят делать — это именно те люди, которым мы помогаем. МК создан для этого.
— Но в то время я этого не знала.
— Может быть, и нет, но сказать нам правду было бы лучше, чем позволить нам думать, что ты воровка.
— Нет! В том-то и дело, что лучше бы и не было. Ох, ты так ничего и не понял. С той минуты, как ты привел меня в ту комнату для вечеринок, я была в ужасе, что, если я скажу что-нибудь о Колонии, я подвергну их опасности.
— Почему? — он разводит руками. — Зачем нам кучка отсталых фермеров с промытыми мозгами?
— Потому что. Вот в чем дело с этими людьми, Спайдер. Всю свою жизнь мне твердили, что внешний мир полон преступников и головорезов вроде тебя, что любой, кто узнает о нас снаружи, попытается воспользоваться нами. Отнимите у нас то, что у нас есть, разрушите наш образ жизни.
— И ты им поверила.
— Мы не знали ничего другого! Дэвид пустился в длинную, затянутую историю о какой-то банде, которая узнала о нас и попыталась заставить церковных лидеров дать им деньги за защиту.
Глаза Спайдера сужаются, когда он слышит мои слова. Я не могу сказать, верит он в это или нет.
— Что случилось с этой бандой? Кто они были? Как он их остановил?
— Он не сказал нам, кто они такие. Он только сказал нам, что Бог помог ему остановить их.
— Бог помог ему? — лицо Спайдера внезапно расплывается в улыбке. — Серьезно?
