Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143
— Так оно и есть.
— Сейчас я как бы топчусь на месте, выжидаю. Потому что невозможно двигаться вперед, строить планы, пока я не буду точно знать, что стало с мамой, папой и Джесс. Одно несомненно: когда-нибудь, от кого-нибудь я узнаю. И если оправдаются худшие ожидания и я никого из них больше ие увижу… по крайней мере, я десять лет потратила на то, чтобы смириться и научиться жить без них. Но ведь и тут сплошной эгоизм, им-то от этого не легче.
— На мой взгляд, — сказала Тодди, — тебе надо сосредоточиться на собственном будущем, на том, что тебя ждет после войны. Но я знаю, как это трудно в молодом возрасте. Мне легко говорить. Я немало прожила на свете, тебе в матери гожусь. Я могу оглянуться назад и взвесить, осмыслить все, что произошло со мной в жизни. И хотя в ней было немало печального, все имело свой смысл. А что касается тебя, то, насколько я могу судить, ты вряд ли долго проживешь одна. Выйдешь замуж за прекрасного человека, заведешь детей, будешь жить в своем доме и видеть, как они растут.
— Все это слишком далеко, Тодди. Запредельные дали. Немыслимые мечты. Сейчас самое большее, на что у меня хватает воображения, это мечтать о том, как я буду выбирать в магазине «Либерти» занавески для своего дома.
— По крайней мере, эта светлая перспектива вселяет надежду. Надежда — очень важная вещь. Надеяться — значит хранить верность. А эта проклятая война не может длиться вечно. Я не знаю, как и когда, но она кончится. Когда-нибудь. Может быть, даже раньше, чем мы предполагаем.
— Надеюсь. — Джудит посмотрела по сторонам. Палата пустела, посетители прощались и уходили. — Я совсем забыла о времени. — Она вспомнила, что у Тодди назначена встреча в офицерском клубе, и ее охватило чувство вины. — Ты опоздаешь к своему полковнику! Он подумает, что ты его обманула.
— Полковник подождет. Но, пожалуй, мне и в самом деле пора. Теперь тебе получше?
— Да, все хорошо. Спасибо, что выслушала меня.
— Ну, тогда ладно… — Тодди подобрала свою корзинку и поднялась, потом наклонилась, чтобы чмокнуть Джудит в щеку. — Поправляйся. Мы еще поговорим, если захочешь. Скоро я приду опять и принесу тебе какой-нибудь жгучий романчик, чтобы было чем заняться.
— Спасибо, что навестила.
Тодди повернулась, пересекла палату и вышла через дверь в дальнем конце. Джудит повернула голову на подушке и поглядела в окно, на небо, полное звезд; высоко в сапфирной синеве сиял Южный Крест. Она вдруг ощутила странную, неимоверную усталость. И какую-то отрешенность. Так, подумалось ей, должно быть, чувствуют себя католики после исповеди.
«Война кончится, — все звучали у нее в голове слова Тодди, — может быть, даже раньше, чем мы предполагаем».
«Лазарет ЖВС ВМС, Тринкомали.
16 августа 1945 г.
Дорогая Бидди!
Не знаю, почему так долго не писала, ведь почти две недели я бездельничала, лежа здесь в лазарете. Мы с Тоби Уайтейкером (ты его знаешь, он был адъютантом дяди Боба в Плимуте, до войны) пошли на море купаться, и я ужасно порезалась, наступив на осколок стекла. Наложили швы, врач опасался, не получила ли я заражение крови, потом швы сняли, и я ходила с костылями, но теперь все в порядке, и сегодня днем я возвращаюсь в казарму. А завтра — снова на службу.
Но это письмо — не обо мне, и я не написала раньше потому, что с того понедельника почти все время сидела не отрываясь у приемника в нашей палате — слушала новости. В тот день мы услышали о том, что на Хиросиму сбросили эту бомбу. Это было вскоре после полудня. Играла пластинка Гленна Миллера, мы все занимались своими делами, но тут вдруг в палату влетела старшая медсестра и врубила приемник на полную катушку, чтобы всем было слышно. Поначалу мы думали, что это обычный воздушный налет американцев, но постепенно стало ясно, что все гораздо значительней и несоизмеримо ужасней. Говорят, сто тысяч человек погибло мгновенно, а сам город исчез — был стерт с лииа земли. Ты, конечно, видела уже страшные снимки в газетах — грибовидное облако и бедняги, оставшиеся в живых, все обгоревшие. В каком-то смысле лучше просто об этом не думать, верно? Это даже хуже, чем разрушение Дрездена, и весь ужас заключается в том, что это сделали мы. Страх берет при мысли о том, что эта ужасающая сила теперь с нами и будет с нами всю жизнь.
И все-таки, как ни стыдно в этом признаться, все мы были охвачены бешеным восторгом и ужасно горевали, что сидим взаперти в лазарете, а не на воле, и не можем разделить со всеми эту новость. Правда, приходили люди, приносили с собой газеты и т. д., так что мало-помалу мы начали понимать значение случившегося и масштаб разрушения Хиросимы. А потом, в четверг, сообщили, что на Нагасаки тоже сбросили бомбу, и после этого стало ясно, что японцы долго не продержатся. Но нам пришлось еще несколько дней прожить в напряженном ожидании, пока наконец, не стало известно, что они капитулировали.
В то утро на всех кораблях отслужили благодарственный молебен, моряки пели «Вечный Отец, Спаситель и Заступник», а горнисты морской пехоты проиграли прощальный салют в честь павших в бою.
Это был невероятно радостный и довольно пьяный день. Предписания, распорядок и устав были забыты, и в столовой устроили вечер; люди приходили и уходили, и за весь день никто, похоже, палец о палец не ударил. Вечером, когда стемнело, начался настоящий праздник — весь Ост-Индский флот зажегся вспышками сигнальных ра
кет и светом прожекторов, пожарные шланги превратились в бьющие фонтаны, трубили горнисты. На юте флагманского корабля играл оркестр морской пехоты — и не парадные марши, а песенки вроде «Коричневый кувшинчик», «В настроении», «Я напьюсь допьяна, когда Лондон засверкает огнями».
Мы столпились на веранде и смотрели на это великолепие — начальник медслужбы и двое врачей, старшая медсестра и все пациенты (некоторые в инвалидных колясках), а также посетители, оказавшиеся в тот момент у нас. Кто бы ни пришел, у каждого, казалось, была с собой бутылка джина, и всякий раз при взрыве ракеты все вопили, свистели и хлопали.
И я тоже. Это было прекрасно, и в то же время мне было немножко страшно. Потому что я знаю, что рано или поздно кто-нибудь скажет мне, что сталось с мамой, папой и Джесс, живы ли они. Я пережила эти кошмарные три с половиной года только благодаря тому, что осознанно старалась не думать о них, но теперь пора перестать прятать голову в песок и посмотреть в лицо правде, какой бы она ни была. Как только услышу хоть что-нибудь, пошлю тебе телеграмму и позвоню дяде Бобу, если, конечно, меня соединят с офисом главнокомандующего в Коломбо. В такие бурные дни обязательно возникают проблемы. Пару дней назад заходил Тоби Уайтейкер; идут разговоры о перемещении флота в Сингапур. Уже. Может, и «Аделаида» уйдет. Остается только ждать, что будет.
Кроме Тоби Уайтейкера, несколько раз меня навешала Тодди. Я рассказывала тебе о ней в прошлых письмах, но повторюсь на случай, если ты забыла: она живет на Цейлоне с замужества (теперь она уже вдова) и знала маму с папой в тридиатых годах в Коломбо. Чуть ли не единственный человек, кто действительно их знал, и в мой первый вечер в лазарете мы с ней долго говорили о них. Это было как раз накануне бомбежки Хиросимы, но мы, конечно, не знали о том, что должно произойти. У меня болела нога, и на душе было паршиво. И, чтобы меня подбодрить, Тодди сказала: «Война кончится, когда-нибудь. Может быть, даже раньше, чем мы предполагаем». А на следующий день мы узнали об этой бомбе. Удивительно, правда?
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143
