— Чего тебе, Ник? — спросила устало.
Крутая смена моего настроения немало озадачила парня. В другой раз я обязательно посмеялась бы — впервые в жизни вижу самоуверенного красавца таким обескураженным. Но мне было не до смеха, потому с самым безучастным видом ждала, пока он найдется с ответом. Про себя отметила, что Николас словно осунулся за время нашего расставания: под глазами легли тени, между бровями появилась хмурая складка, а еще небрит и волосы взъерошены. Сердце кольнуло — вдруг беда у него какая приключилась?
— Да меня отец к тебе отправил, — начал Ник, отводя взгляд.
Ложь! Он никогда врать не умел, по крайней мере, мне. Пробудившееся было сочувствие истаяло, а я продолжила внимать с равнодушным любопытством.
— Удостовериться просил, не обманул ли маг, — продолжил сбивчиво сочинять бывший приятель, — ведь раз ты и вправду вернулась, городские власти теперь обязаны уведомить… У тебя ведь родственники объявились, представляешь? Точнее, пока только один дядюшка.
А вот это уже не вранье. Лихорадочно соображая, чем мне может грозить обнаруженное родство, я оторопело вытаращилась на Николаса. Он истолковал это по-своему.
— Знаешь, — заговорил проникновенно, — если бы ты способности свои не скрывала все эти годы, давно могли бы семью твою найти.
Значит, родню обычной девчушки никто искать и не думал, а раз магичка кровей непростых, так вон как споро расстарались! Хоть, вероятно, нерасторопность островных властей меня от куда более печальной участи уберегла. Вмиг вспомнился рассказ Виданы, и я похолодела от страха.
— Послушай, — кинулась к парню да в отчаянье за руки схватила, — нельзя, чтобы этот дядюшка прознал о моем возвращении! Ничем хорошим для меня наша встреча не обернется.
Ник удивился, но сразу мне поверил — я по взгляду поняла. Затем он уставился на мои ладони, что поверх его собственных легли. Отдернуть не позволил — перехватил и сжал крепко.
— Я остановлю послание, если еще не поздно, и заставлю всех молчать о тебе, — пообещал он твердо.
С тем он отпустил мои руки и быстро ушел, не прощаясь. Я глядела ему вслед, и беспокойства отступали. Если уж Ник слово дал, то сделает все возможное и даже более, дабы выполнить взятое обязательство, как бы при том он ко мне не относился. Вместе с этой мыслью в моей голове поселилась неприятная, но очень назойливая догадка. А ну как, услыхав о моем высоком происхождении, Николас мнение обо мне переменил и потому быстрее всех примчался — отношения налаживать?
К тому времени, как Агафья воротилась с рынка, я успела сменить одежду. В тонком льняном платье показалась себе едва ли не нагой, зато дышалось легче, и не шла — порхала. Это мне и пригодилось, когда пришлось уворачиваться от кухонного полотенца, что прицельно метило в мое самое мягкое место. Уже много лет опекунша не смела на меня руку поднять, а тут как разошлась. А еще крику было! Услышать довелось, что неблагодарная я и пустоголовая, и вообще совести у меня нет. Собралась обидеться и отповедь дать в манере Гретты, но старушка моя вдруг схватилась за сердце и осела на лавку. Пришлось отпаивать успокоительным настоем, которого во флаконе заметно убыло в мое отсутствие.
Уложив Агафью в постель, я еще долго гладила седые волосы, прощения просила и утешала, дожидаясь, пока женщина уснет. Понаблюдала, как во сне разглаживаются морщинки на смуглом лице, и невольно заулыбалась. Все-таки любит меня кормилица! Пусть по-своему, но любит. А я как есть бессовестная! Столько боли и тревог принесла ей своим побегом. Ничего — исправлюсь.
Предоставленная сама себе я отправилась туда, куда стремилось все мое естество. К морю! К моему морю! Заждалось, должно быть, истосковалось. Гонимая предвкушением, я мчалась вниз к побережью, не помня себя. Остановилась только у кромки воды. Присела, привычно пригладила ладошкой подбежавшую волну и… ничего. Море было теплым, ласковым и безмолвным. Не веря чувствам, я зашла глубже в воду, окунула в нее обе руки, зажмурилась, позвала, но ответа не последовало.
Да что же это? Магия-то вот она, при мне: капельки послушно задерживаются на кончиках пальцев и растекаются ручейками по коже. А море не отзывается. Неужто и оно — мой самый верный друг — так на меня разобиделось, что теперь и знаться не желает? Я взывала, уговаривала, посулами манила, но все напрасно.
Наконец, устала говорить сама с собой, словно и впрямь полоумная, и сдалась. Вышла из воды и побрела вдоль берега, зло раскидывая ногами камушки и с трудом сдерживая горькие слезы. Изредка на моем пути встречались островитяне. Знакомые все лица, даже если не знались лично. Некоторые намеревались было заговорить, но мой мрачный взгляд и взлохмаченный вид их тотчас отваживали.
Очнулась от своих безрадостный дум только когда под ногами заметила неровные каменные плиты, что укрепляли берег и вели к пристани. Северная верфь. Место унылое, под стать моим мыслям. Некогда здесь шумела жизнь: строились и чинились рыболовецкие судна, звенела рядом кузня, перекрикивались рабочие… А сейчас рокот прибоя разбавляют только злые голоса чаек и противный скрип, с которым тяжелый клюк покачивается на ржавой лебедке.
Тем более неуместно на этом фоне смотрелась белобокая двухпарусная яхта, притаившаясь в искусственном затоне. Если кто-то желал ее спрятать от чужих очей, то удачнее места и не придумаешь. Гонимая проснувшимся любопытством, я стала пробираться ближе к морской красавице — только гляну одним глазком. Уже издали было понятно, что яхточка совсем небольшая — всего дюжину шагов в длину и с четверть от того в ширину. Устойчивая. На такой не только у берега красоваться можно, но и уплыть на соседний остров или даже в саму столицу. Вот бы прыгнуть на борт и умчаться к горизонту ото всех своих горестных дум!
А что? Справляться с управлением и навигацией я худо-бедно умею. Николас прошлым летом учил. Помниться, говорил тогда, что у меня настоящий талант. Ага, талант к водной магии: где сама бы парусник перевернула, море поддерживало, выравнивало и куда надо несло. Жульничала я, в общем, тешась как ребенок восторженной похвале возлюбленного.
— Здравствуй! — нежно приветствовала я одинокую яхточку, поравнявшись с ее острым носом. — И как же тебя зовут?
Взгляд пробежался по свежевыкрашенному боку и уперся в старательно выписанную вязь. Перечитать пришлось дважды, убеждаясь, что я не обманулась. Оба раза надпись гордо гласила: «Барбара».
Однажды иноземец со случайно заплывшего к нам судна и меня Барбарой назвал, мол, в его стране эдак принято мое имя читать. Вот и как не поверить в судьбу после встречи с такой потрясающей тезкой? Может, нам и вправду суждено уплыть вместе в дальние дали: две Варьки под белоснежными парусами…
Предаваясь сладостным, но глупым мечтам, я не сразу обратила внимание на натужный скрежет старых и уже местами прогнивших ворот. Кто-то зашел на верфь с, так сказать, парадного входа. Будто застигнутая на месте преступления, я затравлено оглянулась, но если и можно было где спрятаться, то бежать далековато. Пришлось остаться на месте и напомнить себе, что доки давно заброшены, а потому находиться в них пришедший не имеет никаких прав. Равно как и я. Придумать убедительную причину моего здесь пребывания не успела. Вместо того чтобы обогнуть полуразваленное строение, Николас просто перемахнул через остатки стены.
