— Простите, что не смог приехать на Чусок, — Гиду поклонился до земли измученному болезнью аптекарю и сел перед ним.
— Был очень занят?
— Да.
Этого было достаточно, чтобы простить и понять. Некоторое время они молча посидели друг против друга, после чего Гиду вышел из комнаты аптекаря во двор.
Там его уже поджидала Ёнхэ. Обращаясь к нему, она сказала:
— Дядя, эта сумасшедшая опять дурью мается. Рвет бумагу на двери и ничего не ест. Пойдите посмотрите.
По лицу Гиду пробежало нечто похожее на радость. Его грубая рука задрожала, когда он прикоснулся к дверному засову. Ённан сидела в комнате, охватив руками колени. Когда Гиду вошел, она вопросительно подняла свое бледное лицо, которое при сумрачном освещении комнаты казалось еще белее.
— Что ты тут устроила? — мягко спросил Гиду.
Ённан улыбнулась.
— Явился? Где тебя носило? Как же долго я тебя ждала! Ну что? Принес, наконец, билеты на корабль?
— Принес.
— Тогда давай скорее уедем, пока нас никто не заметил, — Ённан схватила Гиду за руку.
Гиду на миг стал для нее Хандолем.
«Несчастная…» — подумал он.
Гиду убедил Ённан, что ему надо будет выйти купить билеты, успокоил ее и вышел. Рассеянной Ённан было все равно, идет ли он покупать билеты или он уже купил их. Гиду вышел на террасу и некоторое время пытался закурить.
— Вчера приходила Ёнок поздно вечером, — сказала, подходя к нему, Ёнхэ.
Он не ответил.
— А вы почему на Чусок не приехали?
Гиду всё ещё пытался прикурить.
— Ёнбин и тетя Юн очень сожалели, что вы не приехали…
— Ёнбин сразу же вернулась в Сеул?
— Нет, сначала съездила в Чинджу.
— В Чинджу? Зачем?
— Ради отца, чтобы пройти обследование в областной больнице.
— Да? И что говорят?
— Язва желудка, кажется. Говорят, что не серьезно.
— Но он так плохо выглядит.
— Это все из-за того, что он сильно переживает.
Гиду покинул Ганчанголь и отправился к себе домой, в Дэбатголь. Как только он вошел во двор, старик Со, сидевший на каменной ступени перед домом и державший во рту сигарету, нервно вскочил. В темноте выражение его лица было плохо различимо, и казалось, что оно было мертвенно-бледно.
— Что вы тут делаете в темноте?
Услышав сдержанный голос Гиду, старик расслабился, искоса поглядывая на сына, поднялся на террасу и зажег лампу.
— Где она?
Отец пожал плечами.
— Где Ёнок, я спрашиваю?
— Откуда мне знать! — не поворачиваясь к сыну, бросил старик.
— Она взяла узелок с вещами и уехала утром, — выглядывая из комнаты, вставил младший брат Гиду.
— Утром? С вещами? — уточняя, переспросил Гиду.
— А твое дело идти и заниматься! — бросив угрожающий взгляд на Гису, старик резко закрыл дверь его комнаты.
— Черт! Что я такого сделал? — послышалось недовольное ворчание Гису.
— Так что — она как ушла утром, так и не возвращалась?
Отец молчал.
— Говорят, она заходила в дом аптекаря вчера вечером… Может, что случилось?
— Что может случиться?! Я‑то что? Разве я запрещал ей ухаживать за отцом или запрещал ходить в церковь? — не смея взглянуть в лицо сына, старик трусливо отводил глаза. Гиду почувствовал, что причина исчезновения жены кроется именно в старике.
— Так куда ж она могла уйти, не сказав и слова? Может…
— Ха, что ни говори, мне кажется, она загуляла. Молодая совсем, да еще и живет одна, — старик вздумал посеять сомнения.
— Ты это брось у меня! — тут же взорвался Гиду.
Старик съежился от страха.
— Пусть даже небо рухнет, Ёнок не из тех! — выказав свой гнев, Гиду быстро встал, вытащил из кармана несколько помятых купюр, с презрением бросил их на пол перед отцом и вышел из дома. В этот момент страх невыразимой силы объял старика Со.
Уйдя из дому, Гиду долго бродил по пристани, словно пес, потерявший хозяина. Под конец зашел в хорошо знакомую ему пивную. Каждый раз, когда Гиду находился вдали от жены, он испытывал к ней щемящее сострадание, которое при встрече с ней переходило в отчуждение, и исчезало всякое желание к ней. И вот Гиду оказался перед фактом — Ёнок ушла из дома. Он был в растерянности. Сидя в пивной, он молча выпивал стакан за стаканом, по-черному материл официантку и бил ее по щекам. Когда пивная стала закрываться, Гиду грубо завладел ею и провел с ней ночь, чтобы забыться.
Рассвело. С трудом открыв слипшиеся глаза, Гиду нащупал над головой сигареты и закурил. Рот наполнился отвратительным вяжущим дымом и в горле запершило.
«Куда она могла запропаститься? Может быть, уже вернулась домой?»
Гиду перевернулся на живот, положил себе под грудь подушку и стал смотреть на распространяющийся по комнате дым. Женщина, с которой он провел ночь, уже встала и варила суп хэджан-гук для опохмелки.
«А вдруг она поехала ко мне в Пусан?» — неожиданно ему на память пришли вчерашние слова отца.
— Эй, вставайте же. Мне надо уже открываться.
Гиду резко вскочил и собрался — вовсе не из-за того, что его поторопила женщина, а из-за того, что ему в голову пришла беспокойная мысль. Он оделся и вышел в зал пивной.
— Как живот? Не болит? Разве можно так пить? — добродушно улыбаясь, женщина поставила перед ним кипящую кастрюльку с супом и налила в стакан рисовой браги макколи. Приглаживая волосы, женщина отворила двери пивной:
— Ай-гу, опоздала. Уже совсем день.
На стол пролился нежно-бирюзовый утренний свет. По улице куда-то спешили торговцы. Еще сонный, Гиду сидел перед супом и раздумывал, стоит ли ему торопиться. Его снова объяла тяжелая тревога, но он не хотел возвращаться домой.
В пивную стали по одному заходить посетители, чтобы съесть порцию утреннего супа. Они оживленно разговаривали, пропуская между делом по стопке другой водки.
Вдруг с громким криком в пивную вбежал какой-то бородатый мужчина:
— Что делается-то! Скоро нам придется рыбачить не на треску, а на людей. Беда! Беда!
— Что случилось-то? — спросила хозяйка, раскладывая перед вошедшим палочки и ложку.
— Говорят, что сегодня ночью около острова Гадокдо потонул корабль «Санганхо».
— Что?! — поперхнулся супом крупный мужчина, — что ты сказал?! Этого не может быть! — Он стрелой выскочил из пивной.
— Ах, какая жалость! Его жена занималась продажей риса. Вполне возможно, она могла оказаться в числе жертв, — вытянув шею, бородач проследил взглядом за убегающим мужчиной.
