— Да, наверное, так. По всей вероятности, у Тэюна избыток романтизма, а у меня его дефицит, — Ган Гык рассмеялся. — Если бы вы не были женщиной, если бы вы не были учителем женской школы, я предложил бы вам выпить.
Ган Гык опять прервал разговор. Они прошли вдоль ограды дворца Чангёнвона, прошли квартал Ангук-дон и дошли до парка Самчон.
— Я устала. — Ёнбин тяжело села под деревом.
Ган Гык остался задумчиво стоять, смотря на нее. Ёнбин, слегка приподняв подбородок, спросила его:
Ёнбин кивнула в ответ.
— Да, дружили вот так.
— А вот так, как сейчас, стоя напротив друг друга.
Перед глазами Ёнбин снова встал образ Ёнок.
— Нет. Я её бросил. Понял, что это не мое, что это нечто, чуждое мне… Ну-у, теперь вы уже достаточно устали, вернемся?
Ёнбин закрыла глаза, чтобы не видеть измученного лица Ёнок, постоянно всплывающего перед ней. Провожая Ёнбин до дома, Ган Гык поймал такси. Когда выходили из машины, Ёнбин вздрогнула — дом снова оживил в ней те страдания, в которых она промучилась весь день.
— Спокойной ночи! — пожелал ей Ган Гык.
Его фигура в трепещущем на ветру пальто скрылась в темноте.
ОтправлениеС почерневшим от болезни лицом аптекарь Ким ожидал часа своей смерти. Взгляд его был чист, разум незамутнен, глаза направлены на плачущую Ёнхэ. Ее золотистые волосы в ритм рыданиям волнами спадали на плечи. Долго смотрел аптекарь на свою младшую дочь. Затем его глаза медленно перешли на высокий чистый лоб склонившей голову Ёнбин. Почувствовав на себе взгляд отца, она подняла голову. В глазах её дрожали слезы, казалось, что она вот-вот разрыдается.
— Отец!
Аптекарь Ким отвел глаза. Взгляд его остановился на потолке.
— Он умер. — Врач, сидевший подле него, оглянулся на Ёнбин.
Ёнхэ бросилась в объятия умершего отца. Ёнбин закрыла руками рот. Ёнсук достала платок. Старик Джунгу остался недвижим, словно окаменел.
— Ой-гу-у, ы-хы-хы… — заплакала его жена, старушка Юн.
Аптекарь Ким умер с открытыми глазами, смотря в потолок.
Старик Джунгу с трудом поднялся, подошел к аптекарю, закрывая его открытые глаза, дрожащим голосом прошептал:
— Закрой глаза, закрой…
На похороны пришли Сочон и Джон Гукджу. С деловым видом он ходил из стороны в сторону, приговаривая:
— Ким родился под несчастной звездой. Злая судьба скосила его. Жаль человека.
В тон Джон Гукджу возбужденно поддакивал и старик Со, явившийся на похороны в грязном хлопчатом пальто и помятой коричневой шляпе. Глаза его испуганно бегали из стороны в сторону. После смерти Ёнок эта трусливая манера за ним так и осталась.
— Так или иначе — как мне жаль аптекаря! Ничего плохого никому не сделал, жил честно, и вот небо призрело его… — Старик Со думал, что такой похвалой в адрес покойного он сможет смыть свою вину перед Ёнок. Он старался делать печальный вид, чтобы скрыть свой секрет, но как бы ни старался, его глаза продолжали трусливо бегать, избегая взгляда Гиду.
Отца похоронили недалеко от дома, на общем кладбище, сразу за холмом Джандэ. Ёнбин принялась приводить в порядок семейное хозяйство. После отца осталось немногое: один ветхий дом, да кое-какая мебель. Никто не приходил требовать возмещения долгов; видимо, они уже были погашены за счет продажи семейных угодий и отцовского рыбного дела. Убираясь по дому, Ёнбин утешала себя. Вдруг ей под руку попалась Библия. На кожаном овчинном переплете заметны были отпечатки пальцев — видно было, что ее читали. Ёнбин рассеянно посмотрела на нее: это была та сама Библия, которую миссионерка Кейт перед своим отъездом в Англию передала Ёнбин через Ханщильдэк. В Библии лежала записка: «Ёнбин, никогда не теряй веры!» Всего одна строчка. Тяжело вздохнув, Ёнбин положила Библию на стол и вернулась к уборке.
По опустевшему дому ходил из угла в угол Гиду и непрерывно, одну за другой, курил сигареты. Взгляд его был как никогда мрачен.
— Что ни говори, а старая мебель ценится больше. Сейчас и днем с огнем не сыщешь старинных вещей, — без устали трещала Ёнсук над ухом терпеливой служанки Ёмун, которая пришла в дом аптекаря, как в свой родной, чтобы помочь сестрам убраться.
Вот уже который раз приходила служанка Ёмун, чтобы перенести мебель в дом Ёнсук. Глаза Ёнсук бегали по дому, выискивая, что бы еще прибрать к своим рукам. Ёнбин была совершенно равнодушна к поведению старшей сестры. Она считала само собой разумеющимся, что к Ёнсук перешло все оставшееся отцовское хозяйство, так как она согласилась присмотреть за Ённан в течение двух лет.
Свисток парохода огласил ночное небо. От рыночных газовых фонарей падал мутный свет, словно во время дождя. Ёнбин и Ёнхэ провожали только старушка Юн и Гиду. Юн купила сладостей и, утирая себе нос платком, передала их Ёнхэ.
— Вот это передайте, пожалуйста, Ённан. Хотя, я не уверена, что… — Ёнбин передала Гиду аккуратно завернутый сверток.
— Что это? — спросил Гиду.
— Библия. Прошу вас… позаботьтесь о бедной Ённан… Навещайте ее время от времени.
— Не беспокойтесь, — не отрывая взгляда от земли, басом ответил Гиду.
Кто-то из экипажа уже развязал швартовые и забросил их на корабль.
— Садитесь скорее, дети мои, — сказала на прощанье старушка Юн.
Торговцы, как горох, бросились с корабля врассыпную.
— Тетушка, счастливо оставаться! — поднявшись на корабль, Ёнбин и Ёнхэ замахали ей руками.
Корабль медленно отошел от пристани. Белая пенистая волна бежала вслед за кораблем.
— Ду-ду-у!.. — Корабль начал постепенно удаляться от Тонёна.
Вместе с ним удалялись газовые фонари, лица и выкрики провожающих.
Мантия ночи не спеша опускалась на порт Тонёна.
Лицо Ёнхэ, освещенное на палубе лунным светом, казалось белым цветком. Влажный морской воздух уносил еле слышные горькие рыдания Ёнбин.
