— Есть, товарищ командир, — ответил Воронов. Через несколько минут он доложил: — Капитан «Памира» на линии, шестой канал.
— Очень хорошо. — Шумков взял микрофон и установил переключатель, покрытый налетом соли, на шестой канал. Видимость немного улучшилась, и теперь он видел «Памир», который выполнял разворот, намереваясь занять место слева и сзади от них. Ну вот, подумал Шумков, у нас сейчас двое сопровождающих — по одному от нас и от них, плюс еще самолет. Ничего не скажешь — за нами действительно хорошо присматривают.
Шумков стал кричать в микрофон; радиосвязь была плохой, и голос с другого конца был едва различим. Шумков попробовал объяснить капитану буксира суть дела, а потом передал микрофон механику, вернувшемуся в рубку; механик стал обговаривать длину и толщину троса, нужного для буксировки лодки. Шумков всерьез сомневался, сможет ли буксир при такой погоде успешно тянуть лодку на тросе с малым провисом; чтобы волны трос не разорвали, его придется делать очень длинным. Это сулило долгий и утомительный путь домой.
После множества препирательств, ругательств и проклятий механик и капитан буксира договорились ждать улучшения погоды. Маленькая флотилия из трех судов продолжила движение с одинаковыми для всех курсом и скоростью вплоть до следующего дня, когда, после двух неудачных попыток, во время которых трос рвался, они все-таки успешно закрепили трехсотметровый трос, который, похоже, выдерживал нагрузку.
На восхитительной скорости в пять узлов они рванули домой. Когда буксир начинал их тянуть, лодка была в трехстах милях от Восточного побережья США; «Б-130» понадобилось три недели, чтобы добраться до Полярного. Они впервые увидели землю — это был Нордкап — третьего декабря.
Обойдя Нордкап, они воспрянули духом. Наступила полярная ночь, и они опять редко видели солнце, но их высокий настрой поддерживало сознание того, что они прибывают в родной порт. Еще два дня ушло у них на то, чтобы дойти до точки поворота и взять курс на юг, на Кольский полуостров. Капитан «Памира» договорился, что два портовых буксира встретят их в море у бакена, но Шумков воспротивился этому. Им удалось полностью зарядить свои батареи благодаря хитрому временному приспособлению, которое придумал механик, используя работавший не на полную мощность оставшийся дизель и некоторую помощь с «Памира». Шумков хотел освободиться от буксировки после прохождения морского бакена и двигаться дальше на собственном электрическом ходу. Поначалу у Шумкова были споры со штабом флотилии в Полярном, который решил было, что у него вообще не осталось ни одного исправного двигателя, чтобы дать ход, и настаивал на буксировке лодки двумя портовыми буксирами; штаб хотел также, чтобы караван замыкал «Памир», на борту которого были два больших агрегата для последующего ремонта лодки. Когда штаб флотилии опять начал отстаивать свою точку зрения, Шумков просто выключил на радиоприемнике громкость и сказал, что он не принял их последнего сообщении из-за атмосферных помех; он добавил, что они собираются зайти в порт на собственном ходу. Последнее слово оказалось за ним.
Шумков бросил буксировочный трос у бакена и своим ходом вошел в пролив. Была темная ночь, но видимость была значительно лучше, чем два месяца назад, в ночь их убытия. Шумкову было приказано первым делом зайти в бухту Сайда и выгрузить с лодки спецоружие. «Б-130» послушно повиновалась командам Шумкова, который привел ее к тому же пирсу, от которого они ушли 1 октября.
Когда они закончили швартовку, Шумков оглядел пирс и увидел одинокую штабную «Волгу» черного цвета; внутри машины было несколько человек, которых он не разглядел. Он знал, что церемонии встречи не будет, поскольку они, выполняя приказания, полученные через «Памир», запоздали с прибытием. Пелена секретности по-прежнему висела над ними, и Шумков не мог понять, в чем тут дело. Обычно при возвращении советской подводной лодки с патрулирования ее командир докладывал своему непосредственному начальнику; в их случае этим начальником должен был быть командир бригады Агафонов, однако он находился на борту «Б-4» вместе с Кетовым, все еще бог знает где в обширной Атлантике. При обычном возвращении лодки в дневное время ее командир должен сойти на берег и официально доложить «о завершении похода» своему начальнику и получить от него в подарок жареного поросенка — как знак успешного выполнения задачи. Все это обставлялось с большой помпой — с небольшим оркестром, собранным из музыкантов местной базы, — с медными трубами, украшенными вмятинами, и большим барабаном, и выстроенным на борту лодки ее экипажем, от старшего по званию до последнего матроса. Шумков всегда наслаждался своим возвращениям после долгого патрулирования; на этот раз, однако, было совсем не то, что раньше, поскольку их все считали и, видимо, продолжали считать выполняющими тайную операцию. Все, кроме американцев, которые уж точно знали, где они побывали, и, наверное, знают, где они находятся сейчас. Некоторые вещи просто не имеют никакого смысла, подумал Шумков.
Несмотря на позднее время, Шумков старался разглядеть сидящих в автомобиле — вдруг выскочит какой-нибудь старший офицер, и придется ему докладывать. Шумкова немного смутило, что на пирсе больше никого не было, не считая троих матросов, пришедших от начальника порта, домик которого находился рядом с пирсом. Матросы стояли кучкой под легким снегопадом, и, когда брошенные с лодки концы змейками пролетели над стенкой, матросы закрепили их на больших стальных кнехтах плавучего пирса. Шумков приказал вырубить работавший двигатель. После короткой заминки они получили электропитание с берега и выключили вспомогательные генераторы.
Шумков уставился в ночь, размышляя о том, какая у них теперь разрядка — после недель напряженной работы, бессонных дней и ночей — в конце концов, всего лишь вернуться на Родину, где их встречают только полярная ночь и снегопад. Повезло, боевых действий не было и никто не погиб. Единственная их потеря — сломанные в шторм ребра штурмана. Они все сбросили вес — несомненно, их жены будут довольны. Его радовало, что он возвращается с тем же количеством членов экипажа, с которым он вышел в море. Все на борту постарели из-за стычек с противником; они побывали рядышком с настоящей войной и выжили, чтобы уйти от нее. Так или иначе, он чувствовал себя опустошенным и обессиленным.
Шумков увидел, как с переднего пассажирского сиденья «Волги» поднялась темная громадина в морской шинели с золотыми полосками погон, на которых поблескивали по одной звезде контр-адмирала, и в каракулевой шапке-ушанке старших офицеров. Шумков соскользнул по трапу из рубки на палубу и подошел к сходням, устанавливаемым береговой командой со стенки на лодку. Легкий снежок и палуба лодки облегчали работу команды. Когда Шумков приблизился к сходням, подошедший адмирал махнул поднятой рукой, давая ему знак оставаться на борту.
— Я поднимусь к вам, — крикнул адмирал.
Шумкову это показалось очень странным, поскольку адмиралы обычно не поднимаются на борт кораблей или лодок, особенно до того, как командир отрапортует о выполнении задачи. Шумков остановился у сходен и отдал честь контр-адмиралу Леониду Рыбалко, быстро поднявшемуся на лодку.
— Здравия желаю, товарищ адмирал! Командир подводной лодки «Б-130» капитан второго ранга Шумков, докладываю о завершении похода.
