Книга Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

Сарагоса

Близился полдень. Мария Агустина, направлявшаяся по переулку к бульвару, что вел к Portillo, Проломным воротам Сарагосы, слышала непрерывную канонаду. Ей было всего двадцать лет, и до осады города французами девушка никогда не видела войны. Она несла кастрюльку со свежей похлебкой и кувшин с разбавленным водой красным вином молодому артиллеристу, в которого была влюблена.

Сарагоса находилась на реке Эбро, самой длинной реке Испании, примерно в двухстах милях к северо-востоку от Мадрида. Французы бомбардировали не только Проломные ворота, они атаковали город со всех сторон. Война пришла в Сарагосу в середине июня, меньше чем через два месяца после того, как жители Мадрида поднялись против французских захватчиков. Dos de mayo, то есть второго мая, madrileños, жители Мадрида, вступили в отчаянную, но безнадежную схватку: мужчины с палками и ножами сражались против превосходно вооруженных и обученных войск, а женщины и дети швыряли во врагов камни и поливали их кипятком с крыш и балконов. Месть французов была ужасна – людей хватали на улицах, вытаскивали из домов, убивали на месте или волокли за лошадьми, вешали и расстреливали без разбору. Погибли тысячи горожан, но если французские генералы рассчитывали, что чем больше испанцев они убьют, тем больше страху нагонят на остальных, то сильно просчитались.

Когда известия о зверствах захватчиков распространились по стране, это не только не запугало народ Испании, но, напротив, подняло дух сопротивления. Сами эти даты – Dos de mayo и Tres de mayo – второе и третье мая, превратились в боевой клич повстанцев. По всей стране, в больших и малых городах и в деревнях, простой народ поднялся против захватчиков: французы встретили в Испании не дрожащее от страха покорное стадо, но отважных граждан, готовых сражаться и умирать за свою отчизну.

Подобно остальным горожанам, Мария слышала о жестокостях, творимых французами не только в Мадриде, но и по всей Испании, когда народ поднимался против ненавистных оккупантов. Французские солдаты нападали на дома, церкви и монастыри, пытали и убивали жителей, завладевали их имуществом, насиловали женщин. Города, которые пытались закрыть свои ворота, захватывались штурмом и подвергались разграблению. Французские генералы грузили на телеги и корабли национальные сокровища Испании, варварски разоряя ее многочисленные, славившиеся своим богатым убранством соборы.

Разумеется, все эти истории пугали Марию, но одновременно они подогревали ее гнев и решимость: в сердцах великого множества простых людей бесчинства захватчиков пробудили яростное стремление изгнать врага любой ценой.

Дувший со стороны ворот еl сierzo, не по сезону холодный северный ветер, обжигал открытое лицо и руки девушки. Мечтая о том, чтобы поскорее добраться до артиллерийской батареи, где служил ее возлюбленный, Мария наклонила голову и низко пригнулась. А подойдя к позиции, в ужасе замерла и ахнула. Батарея молчала. Ее возлюбленный лежал на земле мертвый, как и многие его боевые товарищи. В живых осталось лишь несколько человек, да и те получили ранения.

Мария бросила корзинку с провизией и устремилась к любимому, не обращая внимания на свистевшие вокруг французские пули. Пользуясь тем, что они подавили испанскую батарею, французы двинули в наступление пехоту, стрелявшую на ходу своим излюбленным, хорошо отработанным приемом – тройными залпами. Без артиллерийского прикрытия испанские солдаты и ополченцы не могли даже поднять головы.

И тут один из товарищей убитого – бедняга истекал кровью и не мог говорить – жестом показал Марии на запал, служивший для того, чтобы воспламенять порох в орудии. Металлический штырь с деревянной ручкой лежал рядом. Мария схватила его, раскалила на специально разожженной и все еще продолжавшей гореть жаровне, а потом, пригибаясь под свистящими мушкетными пулями, подбежала к пушке и вставила раскаленный штырь в запальное отверстие.

В пушку, поверх заряда черного пороха, вместо ядра затолкали железные гвозди для подков, которые в результате произведенного выстрела угодили прямо в наступающий сплошной стеной отряд французов из восьмисот человек. Эффект превзошел все ожидания – первые десять рядов наступающих буквально смело. Землю усыпали тела убитых и раненых. Милостью Божьей и благодаря сеньоре Фортуне выстрел у девушки получился просто идеальный, нанесший врагу колоссальный урон.

Однако силой отдачи Марию сбило с ног, а когда грохот выстрела затих и дым рассеялся, она вскочила и – хотя голова у нее еще кружилась, а глаза застилал туман – почти не сознавая, что делает, подняла тяжелый мушкет.

– Мы должны драться! – крикнула отважная девушка прятавшим головы испанским солдатам, хотя сама толком не умела обращаться с мушкетом и даже не знала, заряжен ли он. Так, с оружием в руках, не оглядываясь, двинулась Мария навстречу французскому отряду. Пристыженные испанские пехотинцы встали и последовали за ней.

* * *

– Ты хочешь сказать, что молодая женщина собрала у Проломных ворот солдат и повела их в бой, который спас город?

Генерал Палафокс, командующий испанскими войсками и ополченцами, защищавшими Сарагосу, изумленно уставился на своего адъютанта.

– Это было настоящее чудо, – заявил тот. – Сарагоса – вообще город чудес, и не последнее из них то, что французам до сих пор не удалось занять его и перебить нас всех.

Новость о схватке у ворот адъютант передал генералу на ходу, подстроившись под его шаг, когда тот выходил из церкви.

– Жаль, что у меня нет возможности перепоручить оборону этого города Господу Богу, – проворчал генерал, – но, насколько мне удалось понять, Всевышний считает, что нам следует сражаться самим.

Во время предыдущего развернутого наступления французов на город Палафокс дал им бой и был ранен, однако, будучи человеком большого мужества и неукротимого нрава, продолжал руководить обороной Сарагосы. Он принадлежал к числу тех немногочисленных испанских военачальников, которые, собрав вокруг себя на свой страх и риск отряды регулярных войск и ополчения, давали отпор захватчикам. Его передергивало при мысли о том, что войска мадридского гарнизона безучастно позволили оккупантам расправиться с горожанами. Да, испанские солдаты находились в меньшинстве, и им было приказано не препятствовать захвату столицы превосходившими их в соотношении дюжина к одному французам, но как может испанский воин допустить, чтобы иноземцы убивали на испанской земле его безоружных соотечественников?