Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
– Ну, ты, черноперая лисица!.. – крикнул одной из цыганок подъехавший на узкобрюхой коротконогой татарской лошаденке казак. – Погадай, скоро ль придут?..
Бросил монету.
– Скоро, красавчик, скоро… Ветер мешает. Встречь подул. Чей ты?
– А тебе на кой? – огрызнулся казак.
– Кого ждешь?
– Спроси, кого они ждут?.. – казак кивнул в сторону сидевших во рву людей.
– Видать, надеются.
– На кого?
Молчок. Тихие люди навострили уши. Они ловят всякое слово с надеждой услыхать что-нибудь о нижегородском ополчении. Надежда на избавление родной Москвы от поляков никогда никого не покидала. В голову не могла прийти мысль, чтобы Московское государство попало под иноземное иго.
– Чего там! – выкрикнул из толпы плачущий голос. – Весь город чает… Истомились! Надоели уж нам паны!
Казак подхлестнул лошадь, ускакал.
Женщины выходили изо рва и, держа детей на руках, с нетерпением смотрели на север, в ближний лес.
Несколько парней забрались на верхушки сосен Сокольничьей рощи; не отрывали глаз от сергиевской дороги.
Внизу волновались:
– Видать? Аль оглохли? Чего молчите?!
Дорога пустынна. Разве иногда стремительно проскачет одинокий всадник да проковыляет маленькая, едва заметная фигурка какого-нибудь странника – и снова мертвая пустыня, окованная грозной тишиной.
Ополчение двигалось медленно, с опаской.
Минин и Пожарский, подходя к Москве, продолжали соблюдать крайнюю осторожность. Они остановили ополчение в пяти верстах от Москвы, среди леса, на берегу Яузы. Тотчас же разослали лазутчиков по городу. Пахомов и Мосеев теперь ушли на разведку в казацкие таборы.
Утром лазутчики вернулись. По их словам: никакой опасности ни с какой стороны не предвидится, москвичи с нетерпением ждут нижегородцев, чтобы биться вместе с ними за Москву.
Пожарский после этого вступил в городские ворота.
У заставы ополчение встретил Трубецкой, веселый, нарядный, на белом коне, окруженный своими атаманами. Встреча была дружественной, но на приглашение Трубецкого стать лагерем у него в таборах восточнее Кремля Пожарский ответил отказом. Сухой, надменный, с недобрыми, заплывшими жиром маленькими глазками Трубецкой сделал обиженный вид, молча повернулся и ускакал обратно в свой табор.
Князь и Кузьма рассудили по-своему. Хоткевич движется с запада по можайской дороге, и войска надо ставить с западной стороны. Укрепиться следовало именно здесь. Оставить же западную сторону открытой, уйдя на восток за Кремль, к Трубецкому, – значит открыть Хоткевичу свободный доступ к Кремлю. А ведь он вез продовольствие для осажденных поляков. Помешать этому – значило приблизить час овладения Кремлем.
Нижегородцы заняли вместе с прежде посланными отрядами Белый город от Тверских до Пречистенских (Чертольских) ворот полукругом, крепко окопавшись и огородившись со стороны ожидаемого прихода Хоткевича. Работали круглые сутки, как один. Трубецкой и келарь Палицын, несмотря на это, снова пытались переманить Пожарского с его войском в казацкие таборы. Кузьма сказал:
– Хитер тушинский боярин, а мы того хитрее. Не пойдем к нему!
– Не пойдем, – согласился Пожарский, – будем своим умом жить.
Польские паны вздумали этим разногласием подмосковных воевод воспользоваться: пустили слух, будто Пожарский пренебрегает казаками, а земские люди держат камень за пазухой против оборванной, полуголодной казацкой голытьбы, от этого и не хотят соединиться. Сам Трубецкой говорил то же, науськивая казаков на земское ополчение. Намерения польских панов совпали с действиями Трубецкого.
– Я стою под Москвою немалое время! – обозленно воскликнул он, убедившись в непреклонности Минина, – я взял только Белый город и Китай (хотя Китай-города он еще и не взял). Что будет у мужика того, увижу…
Во всем он винил Минина. Келарь Авраамий Палицын приезжал в стан нижегородцев, упрашивал Кузьму быть уступчивее, не погнушаться съездить к Трубецкому в ставку с поклоном:
– Я едва умолил его. Ты, Кузьма, не прекословь князю ни в чем… Тебе же лучше будет. – И шепнул на ухо: – Гляди, как бы царем его не выбрали! Вот оно что. Запасайся его милостью.
Кузьма ответил уклончиво:
– Буду делать то, на что меня бог наставит. Ни Трубецкого, ни иных вельмож я не почту выше бога.
Польские власти, сидевшие в Кремле, ранее получали помощь от своих благодаря неурядицам, происходившим в дворянско-казацком подмосковном лагере. И теперь они прилагали силы к тому, чтобы поссорить нижегородцев с подмосковным ополчением. Распри внутри Московского государства были всегда наруку врагам.
* * *
Гаврилка вздумал выкупаться в Неглинке-реке, разделся, вошел в воду. Собралась на берегу кучка казаков из лагеря Трубецкого. Давай смеяться:
– Ишь ты, отъелся!.. Брюхо-то подвяжи, утонет!..
– Ладно! При нас останется!.. – ответил он деловито. – А у вас и тонуть-то нечему…
– Богаты вы… купцами одеты и накормлены, вот и жиреете, а мы тут за вас стоим и голодаем…
– Нас правда кормит, а не купцы. Правда и одевает… – вылезая из реки и хлопая ладонями себя по богатырской груди, засмеялся Гаврилка.
Он стал неторопливо одеваться. Казаки сели поближе к нему, с любопытством рассматривая кафтан, рубаху, сапоги.
– У нас и у атаманов таких-то нет… – завистливо щуря глаза и волнуясь, говорили они.
– Не ворует воевода – ратникам хорошо. Наши воеводы Митрий и Кузьма – отцы родные… А вот Заруцкий да Трубецкой: «Благослови бог деток до чужих клеток!» Есть что воровать – живете, а нет – зубы на полку… Не купцы нас кормят и одевают, а порядок! Бедность у вас от воровства ваших атаманов.
– А наши атаманы ругают ваших… Не поймешь!
– А наши ваших… Что из того! Ты смотри сам, где лучше… Туда и иди! Вот он, какой кафтан-то!.. Гляди!
Казаки переглянулись. Потрогали кафтан.
– Да. Видать, у вас больше порядка, чем у нас. Позавидуешь.
А вскоре с Гаврилкой в стан Пожарского пришло восемнадцать донцов, пожелавших поступить на службу в ополчение, Кузьма тут же выдал им жалованье вперед, одежду и сапоги. Казаки благодарили. Не ожидали они такого приема: вперед жалованье, одежду и сапоги! И во сне-то не могло того присниться.
Ополченцы повадились каждый день ходить купаться на Неглинку, несмотря на то что вода была очень холодной. Туда же повадились ходить и казаки.
Нет-нет, кого-нибудь и приведут с собой ополченцы.
Из лесов возвращались московские жители и тоже присоединялись к ополчению.
Пожарский и Минин, объезжая на конях Москву, с грустью осматривали сожженный дотла Скородом и превращенный в развалины Белый город.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
