Я вспомнила серое Агафьино лицо, трясущиеся от ярости губы, и ни на миг не усомнилась в сказанном.
Настуся, как и вчера, не появлялась в дортуаре до самого отбоя. А когда пришла, не сказав ни слова, стала укладываться. Меня это вполне устраивало, слушать её слезливые извинения совсем не хотелось, тем более, что я так и не разобралась в том, что чувствую к провинившейся соседке. Как сказал бы батюшка Афанасий – бог ей судья.
На следующий день стало и лучше и хуже. Лучше в том смысле, что долгое сидение на уроках, конечно, доставляло мне неудобство, но уже не боль. Я даже сходила со всеми в столовую. А хуже, потому что суббота приблизилась на сутки. И теперь, всё сильнее и сильнее, я начала ощущать то, что тщетно пыталась отыскать в себе перед первым наказанием. Страх. Выматывающий душу, почти животный, унизительный страх. Когда-то давно, я не то где-то слышала, не то вычитала утверждение, что пугать должно не само наказание, а его неизбежность. И теперь готова была подписаться под каждым словом.
Агафья за это время ни разу не подошла ко мне, и не заглянула в наш дортуар. Или была уверена, что я не выдержу пытку ожиданием, или твёрдо рассчитывала на свои силы в расследовании дела о запрещённой литературе.
На третий день я уже не могла думать ни о чём кроме надвигающегося ужаса. На уроках отвечала невпопад, спотыкалась на ровном месте, снова не могла есть. Яринка терзалась, глядя на меня, пыталась то отвлекать, то утешать, и, в конце концов, уже на исходе дня, решительно сказала:
– Завтра в школе я подойду к Дэну, и всё ему расскажу. Он придумает что-нибудь.
– Не смей! – новый страх подбросил меня на месте, – Если кто-то донесёт Агафье, что ты разговаривала с парнем из шестнадцатой группы, она сразу поймёт, что это он и есть!
– Что же тогда делать? – спросила Яринка, глядя на меня с бесконечной жалостью.
Я не знала что делать. Зато я точно знала чего делать не надо. Не надо ничего рассказывать и не надо совершать никаких поступков, которые, так или иначе, укажут на Дэна. И будь что будет. Ещё одну порку я как-нибудь выдержу, пусть мне и понадобятся на это все душевные и телесные силы, а потом… в конце концов, не может ведь Агафья наказывать меня бесконечно? Или может?
Этой ночью, последней перед субботой, я почти не спала. Забывалась время от времени тяжёлой дрёмой, но меня раз за разом выбрасывали из неё накатывающие волны страха. К утру я была настолько истощена эмоционально, что погрузилась в некое почти сомнамбулическое состояние. Поскольку наступил выходной, после завтрака мы все остались в дортуаре, но не разговаривали друг с другом. Настуся не вылезала из постели, лежала, отвернувшись к стене, не то спала, не то терзалась угрызениями совести. Зина уткнулась в возвращённый планшет. Яринка сидела на подоконнике, тоскливо глядя вдаль, как узник сквозь прутья решётки.
Я же старалась гнать от себя мысли о том, когда же за дверью раздадутся деревянные шаги Агафьи, и она, открыв дверь, велит мне идти в процедурную. Этого я боялась до обморочной слабости, но в то же время отчаянно ждала. Пусть уж всё случится побыстрее, и, наконец, останется позади. До следующего раза…
Шаги раздались незадолго до обеда. Дверь зловеще медленно приоткрылась, и я, как и ожидала, увидела за ней Агафью с сурово поджатыми губами.
– Дарья, – отрывисто бросила она, – Идём. Быстро.
Яринка на подоконнике издала короткий шипящий звук, Настуся едва слышно всхлипнула, Зина ещё ниже склонилась над планшетом. Я встала. Обулась. Машинально провела ладонью по волосам – не растрепалась ли коса? И пошла.
Агафья не стала ждать, когда я покину дортуар, она уже шагала по коридору, не оглядываясь, уверенная, что я никуда не денусь и последую за ней. Я следовала, пытаясь утешить себя тем, что уже через каких-то пятнадцать минут всё кончится, я вернусь в дортуар, выпью очередную таблетку, и выматывающий душу страх, наконец, меня отпустит.
А Агафья почему-то не пошла вниз по лестнице. Она остановилась у двери воспитательской, дождалась, когда я приближусь к ней, и, толкнув дверь, велела:
– Заходи.
Недоумевая, и с уже зародившейся отчаянной надеждой на избавление, я вошла.
За столом, тем самым, за которым обычно восседала Агафья во время моих свиданий с Головой, обнаружился грузный мужчина. Пожилой, с залысинами, и очень знакомый. Я много раз видела его на территории приюта, и знала, что это воспитатель одной из мальчишеских групп. И кажется даже шестнадцатой.
В том, что моя догадка верна, я убедилась в следующий момент, когда увидела стоящего рядом с мужчиной Дэна.
– Вот! – объявила Агафья, толкая меня в спину, отчего я чуть не упала, потому что ноги вдруг отказались идти, – Любуйтесь!
Мы с Дэном смотрели друг на друга, и я отчаянно боялась увидеть в его глазах упрёк, обвинение в том, что всё это случилось из-за меня, из-за моей неосторожности, из-за самого факта моего появления в его жизни. Но Дэн смотрел спокойно, и даже чуть улыбнулся уголками губ.
– Агафья Викторовна, – баском протянул воспитатель Дэна, после того, как "налюбовался" мной, – Вы хотите сказать, что этот ребёнок, и есть та самая девушка, уличённая в связи с моим питомцем?
Не дожидаясь ответа, он обернулся к Дэну.
– Денис, это она?
– Да, – кивнул он, – Но это не та связь, про которую вы подумали.
– Да неужели? – ядовито спросила Агафья, и взяла со стола мой злосчастный планшет, на дисплее которого, разумеется, красовалась обложка "Сексологии для всех", – Ты признался, что дал ей эту гадость. Зачем же это было сделано, как не с целью развратить девочку?
– С целью образования и просвещения, – учтиво ответил Дэн, продолжая чуть заметно улыбаться, и судя по всему именно это, а вовсе не его ответ, окончательно взбесило Агафью.
Она швырнула планшет обратно на стол с такой силой, что я мысленно с ним попрощалась, и обратила покрасневшее лицо к мужчине.
– Вы слышите, сударь? Этот негодяй считает, что подсовывать двенадцатилетней девочке пошлую книжонку, это образование и просвещение! Почему же я должна поверить, будто он не зашёл ещё дальше?
Мужчина не успел ответить, его опередил Дэн.
– Эту двенадцатилетнюю девочку, насколько я знаю, обхаживает разведённый старик, но вы почему-то не находите в этом ничего предосудительного.
Агафья потеряла дар речи, и даже воспитатель Дэна утратил часть спокойствия – нахмурился, шумно задышал.
– Денис, пока тебя не спросят, будь добр молчать, – бросил он, и обратился к Агафье, – Почему бы нам не спросить саму девочку?
– Спросите! – с вызовом ответила Агафья, – Лично мне она не изволила сказать ни слова.
– Кхм… Дарья? – мужчина явно не привык общаться с девочками, и теперь нервно ёрзал, подбирая слова, – Скажи… ты и Денис… вы что-то делали вместе? Ты понимаешь… что-то, чего нельзя делать?
