— Приглашаю тебя на бокал вина, — так сказала Блуи Джеймсу. — Ты не можешь отказать мне в этой невинной просьбе.
— Мне бы такое и в голову не пришло, — был ответ.
Ей стоило больших усилий не возлагать больших надежд и не анализировать эту фразу до бесконечности: разделять на слова, взвешивать и оценивать каждое, потом соединять снова в надежде, что вместе они каким-то чудом окажутся более весомыми и значительными (ведь если Джеймсу даже в голову не пришло отказать, значит, он желает встречи, может быть, даже очень желает, а из этого логически следует, что он жаждет быть с ней наедине, из чего опять же вытекает, что… и так далее). Смысл мог быть и прост: «Я не хочу обижать тебя, потому что вижу, что для тебя это много значит» — из чего логически вытекало, что для него самого это значит куда меньше (а может, даже и ничего). «Нет, — подумала Блуи, — я не стану заниматься таким анализом, чтобы не сойти с ума».
Явившись, Джеймс поцеловал ее в губы, но мимолетно. Он ничего не принес, и хотя не было ни причины для подарков, ни договоренности насчет них, Блуи ощутила разочарование. В конце концов, его не затруднило бы сорвать в собственном саду ветку жимолости!
По крайней мере он похвалил ее садик.
— Я многому научился у Беатрис. Трудно поверить, что у интеллектуалки могут быть способности к садоводству, но они есть, и это здорово. Собираюсь присоединиться к ней в самое ближайшее время. Для мужчины моего возраста копание в земле — самое подходящие занятие.
— Что значит «твоего возраста»! — возмутилась Блуи. — Ты же не считаешь себя старым?
— Милая, я не только много старше тебя, но и куда старше, чем был когда-то… и процесс идет дальше.
Он оценил сервировку стола, одобрительно почмокал над вином, полюбопытствовал, что это за дивный сорт роз. Затем рассказал о воссоединении Хью с Джулией, о его приезде на виллу Ричмонд с детьми, чтобы похвалиться личной комнатой в бытность свою под этой крышей. О том, как благоговейно Джордж и Эдвард разглядывали постель — но не папину, а Джосс, так что в конце концов пришлось разрешить им на ней попрыгать. О том, как Джосс поила их кока-колой с мороженым и как они по-настоящему наклюкались. О том, что Леонард настоял на повышении жалованья миссис Ченг, а когда она в знак благодарности сунулась наводить порядок в его комоде, страшно на нее накричал. О том, что Джосс рьяно обрабатывает всех на предмет покупки щенка. О своем новом ученике, поразительно даровитом и прилежном, из которого наверняка выйдет толк. О статье, заказанной одним журналом, за которую он не чает взяться: о том, что пора бы перестать бессмысленно изводиться насчет состояния амазонских джунглей, озоновой дыры и всего того, что за тысячу миль, а следует подумать о своем ближнем, которого завещано любить.
Он говорил и говорил, так что Блуи не выдержала и перебила:
— Джеймс! Мне нужно тебе кое-что сказать!
— Дорогая, я прекрасно это знаю, — серьезно сказал Джеймс, глядя ей в глаза. — Нам нужно поговорить, и как раз для этого я здесь.
— Я люблю тебя! О чем тут говорить? Я люблю тебя, и этим все сказано!
— Это я знаю тоже, — тем же тоном произнес он, сжав ей запястья, словно в ласковых тисках.
— Знаешь, но не любишь. Это так?
— Отчего же, люблю. Но не так, как тебе хотелось бы. Люблю в тебе человека, а не женщину. И пусть — извини за прямоту — так оно и остается.
— Между тобой и мной?
— Между мной и любой женщиной.
Прислушавшись к себе, Блуи с удивлением поняла, что не чувствует сокрушительной боли. Ей было грустно и жаль, только и всего.
— Это из-за Кейт, да? Еще слишком рано?
— В самом деле, — кивнул Джеймс, по-прежнему не сводя с нее взгляда, — Кейт была как будто только вчера. Но истина в том, что я устал любить. В медицине есть диагноз «сердечная недостаточность», а у меня… скажем так, сердечная усталость. Я люблю быть с тобой, люблю твою улыбку, твое уникальное очарование, живость твоих чувств — но и только. Думаю, при всем желании я уже не могу ощущать ничего более сильного.
— Не можешь или не хочешь?
— И не хочу тоже.
Блуи приготовилась услышать: «Очень скоро ты была бы этому только рада», — но не услышала. Джеймс позволил ее запястьям выскользнуть, и когда у него в ладонях остались лишь ее ладони, он коротко пожал их и выпустил.
— Я сделала глупость, да?
— Нет.
— Но ты не хочешь, чтобы я даже начинала? Затем и пришел?
— Я пришел просить, чтобы ты прекратила строить воздушные замки и населять их совершенно обычными стариками, облекая их в сияющие рыцарские латы.
— Джеймс!
— Мне пора. Это были счастливые месяцы, Блуи. Ты сделала меня счастливым, наделив лучшими качествами, чем… — Он оборвал себя. — Думаю, я уже сказал достаточно.
Проводив Джеймса, Блуи вернулась в сад с подносом, собрала со стола все, что там было, сложила скатерть и отнесла на кухню. Там, с обычной своей аккуратностью, она поставила остатки гуакамоле и вина в холодильник, открытый пакет с чипсами — в продуктовый шкаф, скатерть положила в корзину для грязного белья, бокалы — в моечную машину… а потом вдруг как подкошенная рухнула на стул у столика для завтраков. Потому что боль все-таки пришла и была именно такой сокрушительной, как Блуи и предполагала. Она уткнулась лицом в сложенные руки и плакала, плакала, плакала…
Прекрасно зная, что скоро получит расчет, Сэнди не слишком этим огорчалась. Расчет был дело житейское, к тому же он близился давно: поначалу, в отсутствие Хью, мало-помалу, а с его возвращением просто стремительно — но в любом случае неумолимо. Нетрудно было представить, как все произойдет. Джулия отзовет ее в сторонку на кухне и методично, ничего не упуская, перечислит все аспекты, в которых она оказалась несостоятельной как няня, и, уж конечно, не последнее место в этом списке будет занимать фирменный костюмчик Эдварда, выстиранный в машине, отчего он сел вдвое. На этот случай у Сэнди было припасено особенно презрительное и наглое выражение лица.
Однако вышло все совсем не так. Расчет дала не Джулия, а Хью, и совсем не на кухне, а в своем кабинете, куда самым дружеским образом попросил Сэнди заглянуть на минутку. Вместо разноса он (с милой улыбкой, от которой, однако, по коже шли мурашки) заговорил о том, что ей, конечно, надоело торчать в глуши в таком-то молодом возрасте, что ей недостает простого человеческого общения, и они с Джулией (из чистого сочувствия и понимания) решили отпустить ее как можно скорее. Хоть прямо сейчас — все равно уже конец месяца.
Ничего не оставалось, как ответить улыбкой, которая вышла натянутой и даже растерянной — состояние новое и неприятное. Сэнди заверила, что Хью совершенно прав: она будет только счастлива вернуться в более населенные места. Это на редкость удачное совпадение — что такой разговор зашел, — потому что буквально на днях одна подруга сказала, что квартира ей не по карману и не переберется ли, мол, Сэнди к ней в Коули. К тому же она давно собиралась сменить род занятий. Все это была выдумка, и Хью, сидевший на краю стола со скрещенными руками, наверняка это понимал, но кивал, сияя улыбкой. Затем он пожелал Сэнди всяческих успехов, выписал чек на жалованье плюс месячное выходное пособие и распрощался.
