Лео неловко топчется рядом и неохотно помогает мне надеть пальто. Мы выходим на крыльцо, спускаемся по ступенькам, а в конце пустынной, словно вымершей, улицы появляется зеленый огонек такси. Небо явно дает знак, что я действую правильно. Выхожу на проезжую часть, маневрирую между запаркованными машинами и поднимаю руку. Лео наблюдает издали.
— Куда ты?
В глазах у него какое-то новое выражение, похожее на безнадежное отчаяние. В другое время я торжествовала бы победу, а теперь мне ужасно грустно и жаль его.
— В гостиницу.
Водитель загружает мои сумки в багажник.
— Позвонишь, как приедешь?
Я киваю, совсем не уверенная в том, что выполню обещание. Лео подходит ко мне, и последний раз пробует остановить — гладит рукав, шепчет мое имя.
— Прости меня. — Я мягко высвобождаюсь и сажусь на заднее сиденье. На лице у меня — ободряющая улыбка, но глаза вот-вот заволокут слезы, которые я изо всех сил пытаюсь удержать. Захлопываю дверь и поднимаю ладонь в прощальном жесте. Совсем как тогда, после ночного перелета.
Только на этот раз я не плачу и не оглядываюсь.
Глава 36
Мост Куинсборо мы пересекаем в рекордно короткое время, двигаясь против общего движения навстречу огням Манхэттена. Водитель так часто обгоняет машины, что кажется, будто мы убегаем — еще немного, и произошла бы катастрофа.
Я сижу на заднем сиденье, смотрю на дорогу и пытаюсь переварить события последних суток и особенно последних минут. Меня настигают первые угрызения совести — я действительно нарушила некую границу.
Не могу поверить, что обманула мужа. Моего Энди.
На помощь приходит самоирония — говорю себе, что мне было просто необходимо поцеловать Лео, чтобы навсегда избавиться от него. Мысль, что я вышла замуж за Энди по своеобразному расчету, желая «остепениться», отметаю как недостойную. Остепениться не значит от безысходности принять то, что предложено. У меня был выбор, и я выбрала. Аминь.
Следом на меня нисходит еще одно озарение. Как долго я воспринимала Энди как воплощение всех мыслимых и немыслимых достоинств! Наш брак, по моей логике, просто обязан был быть идеалом супружеских отношений, не иначе. С возвратом Лео в мою жизнь я вдруг необъяснимым образом приняла свое супружество за корыстное желание иметь все то, что обыватели считают обязательными атрибутами счастья: хорошую семью, красивый дом, материальный достаток. Я совсем забыла, что главным в моих отношениях с Энди была любовь, а не те блага, что давало мне замужество. Подсознательно, как я теперь понимаю, мне хотелось оправдать влечение к далекому, противоречивому, такому непростому Лео; доказать, что безрассудные чувства имеют право на существование. В конце концов, о несчастной любви сложено гораздо больше песен, чем о счастливой!
Такси едет по улицам Ист-Сайда, а я вспоминаю совет, который мне однажды дала мама. «Богатого, — сказала она, — любить так же легко, как бедного». Конечно, тогда этот совет показался мне, совсем еще девчонке, старомодным и ненужным. Я, как все, считала, что уж мне-то мамины советы не пригодятся. А в тот день мы с мамой столкнулись с ее школьной любовью на автомобильной стоянке. Бывшего маминого бойфренда звали Майк Каллас. Сразу после окончания школы мама бросила его, предпочтя папу. Мы с Сюзанной знали его по фотографиям в мамином школьном альбоме и считали, что он очень даже ничего, несмотря на оттопыренные уши; зато у него была роскошная каштановая шевелюра. Спустя столько лет, впрочем, шевелюра практически сошла на нет, а вот уши остались. Теперь это был всего лишь абсолютно неинтересный мужчина средних лет с неестественно лучезарной улыбкой. Мама только хихикнула, когда он галантно чмокнул ей ручку и укатил на «кадиллаке». Вот тогда-то она и дала мне тот совет. Никакой скрытой тоски и тем более сожалений я в тот момент в ней не заметила — или по молодости не сумела заметить.
Что мама чувствовала по поводу отца и Майка, приходилось ли ей жалеть о сделанном в пользу отца выборе? Наверное, она проявила гораздо больше благоразумия, чем я. А может, серое вещество призвано вечно вмешиваться в сердечные дела и исправлять поступки, продиктованные упрямой мышцей? Жаль, что мама не ответит… Хотя в этом, кажется, уже нет необходимости. Ответ становится очевиден: я представляю себе Энди на нашей кухне, небритого, в помятом костюме и неровно повязанном галстуке. Он сосредоточенно читает инструкцию к замороженной пицце, размышляя — разогреть в микроволновке или поставить в духовку? На самом деле он пытается забыть о записке, которую сгоряча оставил на столе.
«Если уйдешь — не возвращайся».
Внезапно меня охватывает страх: я понимаю, что мой выбор — всего лишь мой выбор. Энди не обязан следовать моему примеру. Особенно, холодею я, если узнает, чтб произошло у меня с Лео… Если узнает… При мысли о том, что Энди ускользает от меня, в груди поднимается паника. Я так хочу увидеть Энди, будто мне грозит непоправимая потеря.
— Я передумала, — говорю я шоферу. — Планы меняются.
— Куда теперь? — спрашивает он.
Называю адрес старой квартиры, нашей старой квартиры. Сердце бьется как сумасшедшее. Мне нужно побывать там. Нужно вспомнить, как все было раньше — и как может снова стать в будущем. Нужно только немного решимости и везения!
Водитель невозмутимо кивает и сворачивает на Вторую авеню. Светофоры, указатели, машины, пешеходы кружатся в окошке такси. Я закрываю глаза. А когда открываю, мы уже едем по Тридцать седьмой улице. Вздохнув, расплачиваюсь, покидаю такси и вытаскиваю из багажника вещи. На душе — облегчение пополам с угрызениями совести.
Оказавшись на тротуаре, смотрю на наш дом, затихший в ночи. Сажусь на старые ступеньки и нащупываю в кармане телефон. Быстро, чтобы не передумать, набираю Энди. Голос мужа отзывается почти неожиданно, так давно я его не слышала. Кажется, что вечность.
— Привет, — говорю я.
Он не отвечает.
— Отгадай, где я?
— Где? — устало и почти безразлично спрашивает он. Судя по голосу, ему не до загадок. Что ж, не могу его за это винить. Мне особенно не за что его винить.
— Возле нашей старой квартиры, — вздрагивая от ветра, говорю я.
Он не задает вопросов, не удивляется — наверное, знает, почему я именно там. Я тоже это знаю, хотя не смогла бы объяснить.
— А у нас горит свет… — Подняв голову, я вглядываюсь в окна и представляю, как хорошо за задернутыми занавесками. Может, людям, что живут здесь теперь, не так уж и сладко, но я почему-то убеждена в обратном.
— Да? — рассеянно спрашивает Энди.
— Да.
По телефону слышно, что там, где он, разговаривают люди. «Телевизор, наверное», — думаю я. А может, Энди в баре или ресторане — решил заглушить тоску и вспомнить холостую жизнь. Надо что-то сказать, но ничего не приходит в голову — столько я успела нагромоздить вокруг нас недомолвок и полуправды.
