«Серое хрустальное небо. Причудливый рисунок мостов: одни прямые, другие изогнуты, третьи опускаются или под углом приближаются к первым, и эти фигуры возобновляются в озаренных круговоротах канала, но все настолько легки и длинны, что берега, отягощенные куполами, оседают, становятся меньше. Одни из этих мостов до сих пор несут на себе лачуги. Другие служат опорой для мачт, и сигналов, и парапетов. Пересекаются звуки минорных аккордов, над берегами протянуты струны. Виднеется красная блуза, быть может, другие одежды и музыкальные инструменты. Что это? Народные песни, отрывки из великосветских концертов, остатки уличных гимнов? Вода – голубая и серая, широкая, словно пролив.
Белый луч, упав с высокого неба, уничтожает эту комедию»[515].
(«
Озарения», «
Мосты»
)Жермену Нуво еще предстояло войти в этот футуристический мир случайных связей, где ничто не длится достаточно долго, чтобы отражать личность. Он находился в еще викторианском Лондоне. Его первые впечатления были ужасными: запах мускуса и угольного дыма в воздухе, люди с каменными лицами на улице, постоянное солнечное затмение[516].
Новый ученик нуждался в просвещении. Рембо наставлял его в искусстве жить на малые средства[517]. Он показал ему, где подают самые большие порции gingerbeers (имбирного пива) и французскую лавку, торгующую жареной рыбой с картошкой, где на четыре пенса можно купить тарелку с верхом жареной еды. Он водил его по музеям, мюзик-холлам и в Кристал-Палас (Хрустальный дворец), купол которого Рембо, как полагают, использовал в качестве своеобразного хранилища образов для «Озарений»[518]. Они часами ходили пешком, пока не заблудятся, как Нуво жаловался в письме к Ришпену: «Нет конца этим мостам». Они также путешествовали по первой в мире подземке (хотя по-прежнему в основном надземной), намеком на которую было название и проносящиеся со свистом образы «Метрополитена»: «По асфальтной пустыне бегут в беспорядке с туманами вместе, чьи мерзкие клочья растянулись по небу, которое гнется, пятится, клонится книзу и состоит из черного, мрачного дыма, какого не выдумал бы и Океан, одевшийся в траур, – бегут в беспорядке каски, колеса, барки, крупы коней».
В отличие от Верлена Нуво был холостым, веселым, и им было просто управлять. С другой стороны, он не был богатым.
Вскоре после прибытия[519] Рембо разговорился с каким-то человеком в пабе, который сказал ему, что картонажная фабрика в Холборне нанимает рабочих. Неправдоподобное имя работодателя – Л. В. А. Драйкап[520], – возможно, свидетельствует о том, что эта история о трудоустройстве Рембо очередной апокриф. Нереальность этого события была, по-видимому, подтверждена в 1956 году, когда в фиктивной демонстрации эрудиции некий критик утверждал, что в Холборне было «очень немного коробочных фабрик»[521].
На самом деле жители Холборна 1870-х годов утопали в бумаге и картоне, Холборн был также центром печатного ремесла. История, следовательно, вполне правдоподобна, и нет никаких оснований для первых биографов придумывать эти детали, так как они не представляют особого интереса для французских читателей. В 1874 году в этом месте было восемь фирм, которые могли бы нанять Рембо и Нуво, – вытащим из шапки хотя бы одно имя: Чарльз Сарпи, «производитель упаковочных коробок», № 160, Хай-Холборн.
Ученик коробочных дел мастера должен был выходить рано поутру, направляясь на восток вдоль Стэмфорд-стрит, мимо табачной лавки, женской школы, кофеен в доме № 53 и унитарианской часовни; затем мимо ряда безоконных, наводненных крысами многоквартирных домов, известных у местного населения как «Дома с привидениями»[522], через новый мост Блэкфрайерс в усыпанный щебнем район, недавно пронзенный Холборнским виадуком.
На фабрике новым работникам выдали кипу картона, ножницы и горшочек с клеем. Идея состояла в том, чтобы превращать картон в шляпные коробки. Они, похоже, застряли там на месяц. К концу апреля они заработали достаточно, чтобы выплатить то, что задолжали производителю за испорченные материалы, и покинули фабрику не богаче, чем прежде.
Работа на фабрике, по крайней мере, пополнила его словарный запас. Многие фразы в его английском лексиконе нельзя найти ни в одном словаре и, очевидно, являются плодами импровизированных разговоров, путаными и наполовину стертыми, как старая магнито фонная запись. Вот какими фразами обогатился лексикон бывшего сторонника Коммуны, сражающегося с тиранией производственной линии:
