— Я знаю, что я очень больна, — сказала она спокойно.
— Да, — ответила я. — Любой суд легко признает тебя невменяемой.
Она улыбнулась, пожимая мне палец, но улыбнулась невесело.
— Я знаю, о чем сейчас думает та, другая часть моего разума. Она хочет делать страшное. И я не могу понять, что я уже натворила, и о чем только думала. — Она снова пожала мне палец. — Эта другая во мне хочет, чтобы ты сделала ее большой, но как только ты это сделаешь, она хочет вырезать младенцев у тебя из живота и сплясать на твоей крови. Я не могу ей помешать, ты понимаешь?
Я таращилась на нее, силясь сглотнуть под грохочущий в висках пульс.
— Думаю, понимаю.
— Хорошо. Стив не понимает. Не хочет верить.
— Чему верить? — спросила я.
— Что уже поздно.
Она улыбнулась все той же усталой, печальной улыбкой, и вдруг, в одно мгновение улыбка полностью переменилась. Она укусила меня за палец, я рефлекторно дернула рукой, отшвырнув ее в воздух.
С красным от моей крови ртом она метнулась купавшему на пол ножу, и все вокруг пришло в движение.
Стив что-то закричал и разрядил пистолет. В закрытом помещении выстрел громыхнул так, что я почти оглохла. А Паслена схватила нож и понеслась прямо ко мне с застывшей на лице дьявольской ухмылкой.
Пистолет я даже вытаскивать не стала — нет смысла стрелять в такую маленькую летящую мишень. Я призвала свои руки власти: левую — крови и правую — плоти. Она ударила меня ножом, и я подставила ей левую руку, а правой дотянулась до ее ног. В тот же миг сверху свистнул нож и воткнулся ей прямо в спину, пригвоздив к полу прямо у моих колен.
Я повернулась к Баринтусу и Рису — Баринтус лежал окровавленный, Рис стоял пистолетом в руке, Стив Паттерсон навзничь лежал на полу.
Дойл прыгнул с балкона в комнату, по-кошачьи приземлившись на четвереньки. Это он бросил нож. Он шагнул ко мне, снимая рубашку, чтобы перевязать мне руку. Рука еще не болела — порезы явно окажутся глубокими.
Паслена была уже мертва, когда моя магия стала выворачивать ее наизнанку. Под конец она превратилась в неузнаваемый комок плоти вокруг пробившего ее клинка. Полная рука плоти может «расплавить» тело в однородную массу, и самое страшное, что бессмертное существо от этого не умрёт. Врага она остановит, но добивать придется клинком. Я была рада, что фея умерла раньше.
— Я жива. Посмотри, что с Баринтусом, — попросила я.
Дойл колебался секунду, потом послушался. Рис проверял пульс у Паттерсона. Предварительно он ногой отшвырнул пистолет подальше от руки человека, но потом выпрямился, посмотрел на меня и покачал головой. Паттерсон был мертв.
Я уже слышала сирены. Соседи вызвали полицию, услышав выстрелы. В кои-то веки кто-то в Лос-Анджелесе удосужился вызвать копов.
Дойл помог Баринтусу сесть. Морской бог мигнул и сказал:
— Я и забыл, как это больно, когда в тебя стреляют.
— Рана не смертельная, — сообщил Дойл.
— Все равно больно.
— Не ты ли недавно меня уверял, что море нельзя ранить? — спросила я.
Он улыбнулся:
— А иначе ты бы взяла меня с собой?
Мне пришлось задуматься:
— Не знаю.
Он кивнул.
— Мне пора было сделать что-нибудь нужное, — сказал он.
С балкона влетела Катбодуа — плащ из перьев еще больше стал напоминать крылья. Она опустилась на колени возле меня.
— Ты сильно ранена?
— Еще не поняла, — сказала я. — Что Джулиан?..
— Жив и выздоровеет, но серьезно пострадал. С ним сейчас Усна.
Она прижала к ранам импровизированный бинт. Дойл то же самое делал с раной на боку у Баринтуса, а Рис убрал пистолет и выставил вперед удостоверение частного детектива, когда в дверь вломились полицейские.
Нас не перестреляли и даже не арестовали. Помогло, что у нас было так много раненых, а еще, что я — принцесса Мередит Ник-Эссус. Хоть раз в жизни известность принесла пользу.
Глава 47
На руку пришлось накладывать швы. Шовный материал взяли рассасывающийся, потому что иначе живые ткани наросли бы над стежками раньше, чем их успели бы удалить. Так мне объяснили. Я не была уверена, что у меня настолько высокая скорость регенерации, но все равно приятно, что здешний врач достаточно знает о физиологии фейри, чтобы об этом подумать.
Люси я в таком бешенстве еще не видела.
— Тебя могли убить!
— Он работал на полицию, Люси. Я боялась, что он может узнать, если мы позовем вас на помощь.
— Из наших никто бы не стал разговаривать с убийцей-маньяком.
— Я не могла рисковать жизнью Джулиана, особенно после того, как его похитили по моей вине.
— Почему это по твоей вине?
— Я решила сыграть наживку. Себя и наших фей-крошек, как и других наших фейри, мы защитой обеспечили, но о Джулиане и вообще о людях не подумали.
— А почему они его похитили? — спросила она.
— Он заходил к нам в гости утолить жажду тепла.
— Это эвфемизм для секса?
— Нет, это ровно то, что я сказала. Он приходил за ободрением и утешением и ушел домой, унося свою добродетель в целости. В тот раз он впервые остался переночевать и, видимо, утром, когда он уходил, его и приметили. И решили, конечно, что он тоже мой любовник.
— Будто тебе их и без того не хватает.
Я кивнула:
— С избытком, я бы сказала.
— А они не знали, что Джулиан гей?
— Дойл говорит, что если ты сам гетеросексуален, то тебе это и в голову не придет.
Она понимающе кивнула.
— Лейтенант Питерсон рвет и мечет, требует арестовать хоть кого-нибудь.
— А по какому обвинению? Эксперты пусть все обследуют, но это самозащита. Она на меня напала, и если бы Дойл не успел метнуть нож, все обернулось бы куда хуже. — Я приподняла перебинтованную руку.
— Баринтуса я тоже видела. Врачи говорят, он будет жить, но человек на его месте погиб бы.
— Бывшего бога убить не так просто.
Люси потрепала меня по плечу:
— Ты же знаешь, Мерри, мы в своей работе не новички. Мы бы могли вас прикрыть.
— Начальники твоего босса не одобрили даже мое появление в качестве эксперта на осмотре места преступления — ведь я могла пострадать из-за слишком ретивых репортеров. И ты думаешь, меня пустили бы сюда освобождать Джулиана?
Она огляделась по сторонам, нагнулась ко мне и сказала тихо:
