Меня нужно посадить в одиночку. Или убить. Как в военных фильмах, где убирают тех, кто слишком много знает. Но как я могу заткнуть рот Джемайме? Теперь она подобна безумной неуправляемой ракете, мечущейся по всему Лондону и запрограммированной на кошмарные разрушения. Я пытаюсь отозвать ее. Вернуть обратно. Только вот кнопку заело.
Ладно. Соберись и призови на помощь разум. Совсем ни к чему паниковать. Сегодня ничего уже не случится. Главное, звонить через каждые четверть часа и пытаться односложно, не вдаваясь в детали, объяснить Джемайме, что, если она не заткнет этого парня, я переломаю ей ноги.
Из динамиков несется негромкий настойчивый барабанный бой, и меня передергивает. Я отвлеклась и совершенно забыла, зачем мы здесь. Свет медленно гаснет, и все стихает. Пульсация становится громче, но на сцене по-прежнему темно как ночью.
Барабаны уже гремят, и мне становится не по себе. Что они нагнетают? И когда начнут танцевать, когда поднимут занавес? Когда…
Бац!
Яркий свет, неожиданно заливший зал, ослепляет меня. Публика дружно охает. Бухающая музыка наполняет воздух, и на сцене появляется фигурка в черном сверкающем костюме. Поворот, прыжок, еще прыжок…
Господи, кто бы это ни был, он потрясающе танцует!
Я стараюсь привыкнуть к белому сиянию. Не пойму даже, мужчина это или женщина…
О Боже. Это Лиззи!
Вот это да! Все неприятности мигом вылетели из головы. Я не могу оторвать глаз от подруги.
Неужели Лиззи способна на такое? Я понятия не имела, что она настолько талантлива! Когда-то мы вместе занимались балетом. Немного. И немного — чечеткой. Но никогда… я никогда…
Как я могла дружить с кем-то двадцать лет и не знать, что этот кто-то может так танцевать?!
Только что она медленно, чувственно двигалась в унисон с каким-то типом в маске, вероятно, с Жан-Нолем, а теперь подпрыгивает и вертится с непонятной резиновой штукой в руках, и вся публика жадно смотрит на нее, а сама Лиззи просто светится счастьем! Давно я не видела ее такой, и чуть не лопаюсь от гордости.
К моему стыду, слезы начинают жечь глаза. Из носа течет. А у меня даже салфетки нет! Фу! Какой позор! Придется шмыгать носом, как мама на пьесе о Рождестве Христовом.[44]Еще немного, и побегу к сцене с камерой, крича: «Привет, дорогая, помаши папочке!»
Нужно взять себя в руки, иначе все будет как в тот раз, когда я повела малышку Эми, свою крестницу, на диснеевский мультик «Тарзан». Когда зажегся свет, оказалось, что она мирно спит, а куча четырехлеток невозмутимо разглядывает меня, насквозь промокшую от слез. (Могу только сказать в оправдание, что это было ужас как романтично, а Тарзан — ужас как сексуален.)
Кто-то дергает меня за руку. Я поворачиваюсь. Джек протягивает мне платок. Наши пальцы на мгновение соприкасаются.
К концу спектакля я пребываю на седьмом небе. Лиззи выходит на поклоны, а мы с Джеком бешено аплодируем, улыбаясь друг другу.
— Не говори никому, что я плакала! — кричу я, перекрывая шум.
— Ни за что, клянусь, — кивает Джек.
Занавес падает в последний раз, зрители начинают вставать, тянутся за сумками и пиджаками. Мы вернулись в реальность. Возбуждение улеглось, а тревога снова не дает покоя. Нужно срочно связаться с Джемаймой!
Людской поток перекрывает двор и исчезает в освещенном помещении напротив.
— Лиззи сказала, что мы встретимся на вечеринке. Ты пока иди туда, — говорю я Джеку. — Мне нужно позвонить. Я быстро.
— Ничего не случилось? — спрашивает Джек. — Ты, похоже, нервничаешь.
— Нет-нет, все прекрасно! Просто переволновалась из-за Лиззи, — уверяю я и, подождав, пока он отойдет, набираю номер Джемаймы. Снова срабатывает автоответчик.
Набираю еще раз. То же самое.
Я сейчас заору от злости! Где Джемайма? Что еще успела натворить? И как удержать ее, если я не знаю, где она?
Я не двигаюсь с места, пытаясь справиться с нарастающей паникой. Сообразить, что предпринять.
Ладно. Наверное, лучше всего идти на вечеринку, вести себя как ни в чем не бывало, время от времени звонить Джемайме и, если ничего не получится, подождать, пока она не заявится домой. Больше я все равно ничего не смогу сделать. Все будет хорошо. Все будет хорошо.
На вечеринке шумно, весело и тесно. Пришли все танцоры, так и не снявшие костюмов, все зрители и еше множество народу, которому, похоже, просто не терпится развлечься. Официанты разносят напитки. Гам стоит оглушительный. Я беспомощно оглядываюсь, не замечая никого из знакомых. Беру бокал вина и ввинчиваюсь в толпу, ловя обрывки разговоров.
— …чудесные костюмы…
— …нашли время репетировать?
— …судья был совершенно непреклонен…
Неожиданно вижу Лиззи, раскрасневшуюся, сияющую, окруженную массой симпатичных мужчин, по виду адвокатов, один из них нахально пялится на ее ножки.
— Лиззи! — окликаю я. Она поворачивается, и я крепко ее обнимаю. — Лиззи, я и не думала, что ты умеешь так танцевать! Ты была просто изумительна!
— О нет, какое там, — вздыхает она, на миг превращаясь в обычную скучную Лиззи. — Я совершенно испортила…
— Стоп! Лиззи, это была настоящая фантастика! Ты бесподобно танцевала!
— Что ты, я выглядела ужасно…
— И не смей говорить так! — ору я. — Ты была фантастична! Супер! Повтори!
— Ну… ладно. — Ее губы раздвигаются в нерешительной улыбке. — О'кей. Я была… фантастична. Знаешь, Эмма, я еще никогда не была так счастлива! Мне никогда еще не было так хорошо! Представь, на будущий год мы отправимся в турне! — ликующе объявляет она.
— Как?! Но ты клялась, что больше не выйдешь на сцену, и велела мне связать тебя, если ты когда-нибудь упомянешь о чем-то подобном.
— О, это всего лишь страх перед публикой, — отмахивается она и тихо сообщает: — Кстати, я видела Джека. Интересно, что тут происходит?
Сердце гулко бухает о ребра. Сказать ей о Джемайме?
Нет. Она только зря всполошится. К тому же сейчас все равно ничего нельзя предпринять.
— Джек приехал, чтобы поговорить, — поясняю я и, поколебавшись, добавляю: — Раскрыть свой… секрет.
— Шутишь! — выдыхает Лиззи. — И что же?
— Я не могу сказать.
— Не можешь сказать? Мне? — неверяще переспрашивает Лиззи. — После всего, что было, ты отказываешься сказать мне?
— Лиззи, действительно не могу, — мучительно выдавливаю я. — Это… очень запутанно.
Боже, я уже и говорю совсем как Джек.
