— И что ты собираешься делать?
— Хочу намекнуть ему, чтоб покрепче держал язык за зубами. Я не люблю указывать людям, что им делать, но он так и напрашивается на проповедь.
Я встал и помог ему поднять с постелей команду. Накануне вечером один из друзей Кабальо погрузил наши мешки на ослика и отправился в Юрик, поэтому все, что нам нужно было нести, это достаточный запас воды и еды на дорогу туда. Боб Фрэнсис, знаток глухомани, вызвался доставить на место отца Луиса кружным путем вокруг горы на своем полноприводном пикапе.
Все быстро встали, и около пяти утра мы уже осторожно спускались по гальке к реке. Луна над каньоном прочертила на водной поверхности блестящую дорожку, летучие мыши все еще проносились над головами.
Кабальо вел нас к едва различимой тропинке, идущей вдоль берега. Мы вытянулись гуськом и двигались легкой трусцой.
— Эти юные тусовщики просто чудо-ребятки, — не выдержал Эрик, наблюдая за тем, как они плавно скользят за Кабальо.
—Да уж… — не мог не согласиться я. — Но Кабальо больше всего озабочен… — Я ткнул пальцем вперед, указывая на Теда, чья экипировка на данный момент состояла из красных шорт, зеленых «файв фингерсов» с защитными носками и свисавшего с шеи амулета в виде анатомически безупречного скелетика. Вместо рубашки на нем был красный дождевик с капюшоном, узлом закрепленным под подбородком, остальная часть которого свободно развевалась за плечами в виде накидки. На щиколотке позвякивала связка бубенчиков — он нацепил их, где-то вычитав, что такие носят старейшины тараумара.
— Хорош гусь! — хохотнул Эрик. — Да у нас теперь собственный знахарь!
К рассвету река осталась далеко позади, и мы, взойдя по тропе, свернули в горы. Кабальо энергично топал вперед, даже еще энергичней, чем накануне. Решив перекусить на ходу, мы наспех пожевали маисовых лепешек и зерновых батончиков, запив все это глоточком воды, которую расходовали аптекарски экономно, чтобы запаса хватило на целый день. Когда стало вполне светло, я огляделся. Деревня исчезла. Даже тропа, если оглянуться, растворяясь в густой зелени, была не видна. Мы словно бы погружались в бескрайнее зеленое море.
— Почти пришли, — услышал я голос Кабальо. Рукой он указывал куда-то в сторону, однако на что именно, я так и не смог разглядеть. — Видите вон ту купу деревьев? Они будут там.
— Надо же, тот самый Арнульфо! — с интересом отозвался Луи. — Я охотнее встретился бы с ним, чем с Майклом Джорданом.
Я подошел ближе, посмотрел на деревья, но никого там не увидел.
— Тут всюду гуляет грипп. — Кабальо замедлил шаги и отклонил назад голову, чтобы украдкой оглядеть горы в поисках признаков жизни. — Возможно, кое-кто подойдет попозже… Возможно, они сами больны или вынуждены ухаживать за своими.
Мы с Эриком переглянулись. Кабальо еще ни словом не обмолвился о гриппе. Я скинул с плеч ранец и приготовился сесть. Лучше сделать перерыв сейчас и посмотреть, что будет дальше, подумал я, ставя ранец у ног. Когда я поднял глаза, нас уже окружало с полдюжины мужчин в белых юбках и пиратских рубахах, в мгновение ока материализовавшихся из лесной чащи.
Мы стояли, от ужаса потеряв дар речи и ожидая хоть какого-то знака Кабальо.
— Он здесь? — шепотом спросил Луи.
Обводя взглядом кольцо тараумара, я наткнулся на знакомую странную улыбку на красивом лице цвета красного дерева. Ура! Он и в самом деле пришел! Это было так же невероятно, как и то, что прямо рядом с ним стоял его родственник Сильвино.
— Вон он, — так же шепотом ответил я Луи.
Арнульфо услышал и посмотрел в мою сторону. Узнав меня, он слегка улыбнулся одними губами.
Кабальо переполняли эмоции. Я решил, что это своего рода чувство облегчения, пока не увидел, как он, вытянув руки вперед, со скорбным, как у Джеронимо, лицом идет к кому-то из тараумара.
— Мануэль, — скорбно уронил Кабальо.
Мануэль Луна зажал обе руки Кабальо в своих ладонях. Я подошел к ним.
— Я знал вашего сына, — сказал я Мануэлю. — Он был так приветлив со мной, настоящий кабальеро.
— Он рассказывал мне о вас, — ответил Мануэль. — Ему очень хотелось быть здесь.
Эта теплая встреча Кабальо и Мануэля повлияла на всех. Команда Кабальо смешалась с тараумара, переходя от одного к другому и обмениваясь с каждым особым тараумарским рукопожатием, которому научил нас Кабальо: легким потиранием подушечек пальцев. В нем больше душевности, чем в нашем привычном размашистом, мощном.
Кабальо начал нас представлять. Не по именам! Он изучил нас за это короткое время, и так же, как видел осо — медведя — во мне, а Босой Тед разглядел в себе обезьяну, Кабальо решил, что определил для каждого из нас животных, дух которых нам покровительствует.
— Эль Койот, — сказал он, кладя руку на спину Луису. Билли стал Молодым Волком. Эрик, спокойный и наблюдательный, — Ястребом. Когда он дошел до Дженн, я заметил проблеск смешанного с удивлением интереса, вспыхнувшего на мгновение в глазах Мануэля Луны.
— Ля Брухита Бонита, — проговорил Кабальо. Для тараумара, живущих рассказами о двух потрясающих годах в Ледвилле и эпохальном сражении между Хуаном Эррерой и Брухой Энн Трейсон, назвать молодую бегунью Прелестной Ведьмочкой было равносильно тому, чтобы дать «первогодку» Национальной баскетбольной ассоциации прозвище «Преемник Джордана».
— Дочь? — спросил Мануэль. Неужели Дженн и в самом деле была дочерью Энн Трейсон?
— По крови — нет. По духу — да, — ответил Кабальо. В заключение Кабальо дошел до Скотта Юрека.
— Олень, — объявил он, чем расшевелил даже сверхневозмутимого Арнульфо. Что, собственно, придумал этот полоумный гринго? С какой стати Кабальо назвал высокого худого и в высшей степени уверенного в себе мужчину Оленем? Наступает ли он тараумара «под столом на ногу», тонко намекая, какие карты разыгрывать в день состязаний? Мануэль отлично запомнил, каким образом Кабальо заставил тараумара в Ледвилле терпеливо висеть на хвосте у Энн Трейсон и загонять ее как оленя. Но окажет ли Кабальо предпочтение тараумара перед своими? Или это заговор? Возможно, Кабальо пытается обманом заставить тараумара сдерживаться, в то время как этот американец создаст такое преимущество, какого уже не превзойти…
Для тараумара все это было непостижимо, сложно и крайне затейливо. Склонность к стратегии соперничала в них с пристрастием к маисовой браге. И вот они начали потихоньку обмениваться шутками, пока в дело не вмешался Тед. Кабальо, то ли случайно, то ли с целью профилактики, ни с кем Теда не познакомил, так что ему пришлось представляться своими силами.
— Я Обезьяна! — объявил он. — Обезьяна!
Стоп, подумал Тед; кстати, а есть ли вообще у них в Мексике обезьяны? Тараумара знают, что это такое? Решив, что такое возможно, он начал, подражая шимпанзе, пронзительно взвизгивать и скрести бока — при этом бубенчики на его щиколотке звенели, рукава дождевика развевались и хлопали его по лицу, но сам Тед почему-то был абсолютно уверен, что, глядя, как он изображает нечто, о чем они, вероятно, слыхом не слыхивали, они все равно сразу поймут, о чем идет «речь».
