Джахан заставлял себя идти вперед, отдаляться от дочери и женщины, которую он по-прежнему любил. Но тело не слушалось, движения были нескоординированы из-за протеза и тяжести того, что он собирался сделать. Он все равно так поступит, и не важно, какие будут последствия.
Боль, которая сжала его сердце и не пускала воздух в легкие, была достаточным доказательством его раскаяния. Каплей в океане потерянных лет.
Мужчина повел плечами и выпрямился, сильный ветер дул с моря. Джахан направлялся в порт. Ему показалось, что он услышал голос своей дочери: «Папа!..» Но он не обернулся.
В его памяти навсегда останется Бейрут. И все с ним связанное: свет, холод и чувство невероятного опустошения. Разбитые мечты и страдание. И море, и волны, и ветер, шепчущий об искуплении.
Эпилог
Дневник доктора Чарльза Стюарта
Спрингфилд Иллинойс 29 марта 1922 года
Сегодня утром я нашел в сундуке свой старый дневник и некоторое время перечитывал его. Было холодное зимнее утро в Иллинойсе, в моем кабинете горел камин, и я раздумывал, а не бросить ли мне всю эту писанину в огонь?
Однако по какой-то причине я не смог этого сделать. Более того, я добавил еще одну запись, надеясь завершить то, что не следовало начинать.
Мы вернулись в Спрингфилд, город, в котором родилась Хетти, и я приобретаю новый опыт – работаю врачом в городе.
Люди здесь столь добры и приветливы, что очень нелегко понять, почему же мы покинули эти места. Мои дни заполнены практикой. Армянский фонд помощи начал сворачивать свою деятельность, а потом и вовсе закрылся. Я написал об этом Генри, а он ответил, что это было неизбежно, ведь иссякли пожертвования. Однако это терзает меня. Как быстро мы все забываем!
Хетти говорит, что это вполне ожидаемо, сердца и умы людей занимают другие дела и трагедии, и, наверное, она права.
Тем не менее, пока я жив, армяне и их история не будут забыты!
По крайней мере, в этой части света память об ужасающих событиях будет жива среди тех, кто пережил то страшное время. Вот в чем ирония: кто хочет забыть, не может этого сделать.
Для членов моей семьи четыре года, проведенные в Империи, не прошли бесследно.
Томас сердит на весь мир, мечтает изменить политическую ситуацию, Роберт изучает медицину и хочет работать за рубежом. Девочки, наверное, выйдут замуж, но Милли, которая тише всех и более склонна к размышлениям в последнее время, изучает юриспруденцию. Они скучают по сестре и иногда говорят о ней. Я думаю, это неплохо. Конечно же, это хорошо.
Иногда я пытаюсь представить, как сложилась бы наша жизнь, если бы мы не поехали в Трапезунд, никогда не покидали бы пределы Иллинойса. Я размышляю над тем, чего же в действительности я хотел добиться.
Когда я был молод, мечтал показать Хетти мир, но мир такой, каким я себе его представлял. Мир, в котором такие понятия, как «хорошо», «плохо», «добро» и «зло», укладывались в рамки моего понимания.
Сразу после нашего возвращения в Америку я впал в такую изнурительную депрессию, что не мог подняться с кровати, или поесть, или даже общаться с моими детьми, но теперь со мной все в порядке, и именно благодаря Хетти мир воцарился в моей душе.
Я никогда не сомневался в том, что люблю свою жену, но только на протяжении этих долгих месяцев моей болезни я осознал полное значение этого слова.
Моя прекрасная жена, которая потеряла дочь, невинность, пожертвовала своей молодостью, никогда не винила меня. Она простила меня! И я пытаюсь, боже, как же я пытаюсь простить самого себя!
Интересно, удивляется ли она высокомерию человека, который думал, что знает все лучше других? Человеку, который был уверен, что в силах спасти армян Трапезунда, когда на самом деле он не мог сделать ничего. Вообще ничего значимого!
Иногда мы получаем весточки от Манон, она присылает открытку на Рождество и поздравляет детей с днями рождений. Она по-прежнему живет в Турции, в нашем старом доме в деревне, и утверждает, что уже слишком стара, чтобы измениться, да ей все равно некуда податься.