Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
– А палубный груз покрыт брезентом? – спросил я.
Оказалось, что никто не подумал о брезентах. Несмотря на то, что было поздно, я велел обоим каргам скакать сейчас же, звонить по телефону и сговориться, чтобы рано утром брезенты были доставлены на оба парохода. Это было сделано, брезенты были доставлены и я поехал осмотреть и лично отправить пароходы в путь. Все было в порядке и я дал приказ обоим пароходам идти экономическим ходом в Варде, где было назначено рандеву всех судов экспедиции.
Затем я направился в Эдинбург. Поехал на ледокол. Там шли последние работы по снаряжению его всем необходимым. Надлежало еще произвести церемонию крещения ледокола, который правление «Аркоса» решило переименовать, как головное судно экспедиции, в «Ленин». Работали маляры, заменявшие одноимядругим. Меня окружили интервьюеры разных мировых газет. Они всюду выискивали меня, работали кодаками, снимая ледокол. Новое имя, выведенное по обеим сторонам носа, было завешено полотном. К обоимконцам полотна шли с палубы бечевки…
Скажу правду, вся церемония была, действительно, очень торжественна и импозантна, особенно для моих истрепанных чрезмерной работой нервов, причем наряду с этой работой я вел все время и свою нормальную работу.
Началось с речей. В качестве директора «Аркоса» и организатора экспедиции, я произнес по этому случаю небольшую речь. Говорил я по-русски, а мой секретарь Бердичевский переводил ее на английский язык. Команда ледокола, офицеры и матросы, были выстроены на палубе. Речь была окончена и по сигналу капитана ледокола, английского моряка Гибсона, все прокричали три раза «гип-гип-гип, ура!». Затем выступил капитан Рекстин (опытный, но совсем необразованный русский моряк, хорошо знакомый с полярными льдами), назначенный мною помощником капитана Свердрупа. Он громким, привычным к команде, голосом отдал приказ:
– К поднятию фла-га товьсь! Шапки долой!
И на ледоколе взвился роскошный красный шелковый флаг с серпом и молотом. Я должен был снова произнести приветствие в честь нашего флага. Снова по команде Гибсона раздалось троекратное «гип-гип-гип, ура'»… После этого я торжественно – медленно подошел к месту, где был прикреплен шнурок, державший оба куска полотна, которое прикрывало новое имя ледокола, и со словами: «отныне ты будешь называться «Ленин», перерезал шнурок. Полотно упало и выступило новое имя судна. Снова «гип-гип-гип, ура!»…
Опять моя речь, на которую ответил Гибсон и снова «ура»… Все это происходило на глазах многочисленной толпы любопытных, главным образом, мальчишек, принимавших деятельное участие в криках «ура». Затем был торжественный обед в прекрасной и обширной кают-компании «Ленина», но без участия матросов. Речи, тосты…
На другой день, в восемь часов утра был назначен выход «Ленина» в море. Спешно заканчивались последние приготовления, последние погрузки. В семь часов утра я был на «Ленине». Он стоял уже на рейде под разведенными парами. В форме почти риторической фигуры я спросил сопровождавшего меня Саговского:
– Достаточно лина «Ленине» спасательных баркасов?…
К своему удивлению и негодованию я узнал, что нет ни одного. Я тотчас же командировал своих сотрудников разыскивать, где угодно, и приобрести необходимое количество баркасов. И они стали шарить по всему устью Лейтса, и в конце концов баркасы были приведены и укреплены на «Ленине». Все это взяло немало времени, и только в семь часов вечера ледокол вышел в море. Кто то из сотрудников нанял небольшой пароходик для проводов. В минуту отчаливания я был на «Ленине». Раздалась команда Рекстина:
– Ледоколу «Ленину», к навигации товьсь!.. Я торопливо и сердечно стал прощаться с отъезжающими… Звонки в машину… Она тяжело и могуче задышала. «Ленин» стал медленно двигаться. Мои нервы, издерганные положительно непосильным трудом по организации экспедиции, не выдержали. Я как то вдруг почувствовал, как мне стали бесконечно дороги и этот ледокол, и вся экспедиция, и все участники ее… И, едва сдерживая слезы и чувствуя, что спазмы сжимают мне горло, я поторопился спуститься по штормовой лестнице на маленький пароходик…
И «Ленин», громадный и мощный, легко и красиво шел вперед навстречу всем случайностям. А маленький пароходик – пигмей, развив наибольшую скорость, кружил вокруг него… Я же, стоя на капитанском мостике, горько, как ребенок, плакал, даже не стесняясь присутствия моих нарочно отвернувшихся сотрудников… А «Ленин» шел и шел…
– Георгий Александрович, – ласково и участливо сказал кто то из моих сотрудников, – дайте приказ прекратить проводы… вы совсем изведетесь…
Я вернулся в гостиницу с какой то, точно опустевшей, душой, точно после похорон дорогого, близкого человека… Вечером – мне пришлось еще пробыть два дня в Эдинбурге, чтобы произвести расчеты с разными поставщиками – кто то из моих сотрудников подал мне целый пакет английских и других газет, в которых были статьи, посвященные описанию нашей экспедиции. Во многих из них экспедиция осуждалась, как «безумное предприятие, которое неизбежно окончится провалом и гибелью многих человеческих жизней»… В этот же вечер – отмечаю это в интересах беспристрастия – я в ответ на утреннюю мою телеграмму о выходе «Ленина» в путь, получил поздравление от Половцовой и Крысина. Москва же, которой я тоже телеграфировал о выходе «Ленина» и о его крещении и т. д., ни словом не отозвалась, хотя там в то время находился Красин…
Чтобы не возвращаться больше к Карской экспедиции, закончу ее историю.
Экспедиция прошла блестяще. Несколько раз во время плавания возникали небольшие затруднения (по словам капитана Свердрупа, хорошо знакомого со злым Карским морем, этот год был в метеорологическом отношении особенно неблагоприятным), некоторые пароходы застревали во льдах, терпли те или иные аварии, но радио, «Ленина», а главное, управление экспедицией такого опытного, старого морского волка, каким был капитан Свердруп, спасали их. В одном из более серьезных случаев аварии явился спасителем водолаз – шотландец, Мерлин Спайк, который рисковал своей жизнью… Выйдя в путь 1-го августа, Карская экспедиция, которую я на случай возможной необходимости зазимовать в полярных широтах, снабдил всем необходимым (одеждой, провизией, оружием, топливом и пр. На полгода), сдав свой груз в устьях Оби и Енисея и приняв сибирские грузы, уже 5-го октября того же 1921 года возвратились в Лондон.
Но товары, посланные нами в Сибирь, принесли много несчастья. Как мне впоследствии сообщали приезжие из России, многие из этих товаров были расхищены «товарищами», из которых немало было расстреляно…
К сожалению, товары, пришедшие из Сибири, оказались очень плохого качества: меха, например, были плохо обработаны, благодаря чему они были реализованы сравнительно по очень дешевым ценам. Никто не подумал послать, пользуясь не совсем обычным способом грузового движения, лишь самый отборный товар. В числе этих товаров находилось, между прочим, три тысячи (если не ошибаюсь) тонн сибирского графита. Но когда образцы его были предъявлены на лондонском рынке, торговцы – специалисты сочли его столь низкого качества, что соглашались рассматривать его лишь, как графитный брак, годный только для перемола. Произведенный химически анализ подтвердил это мне…
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
