Отец Тины умер, когда та была еще девочкой, но у нее имелась сильная духом мать, которая сбежала из нацистской Германии во время Второй мировой войны. Рут была очень искренней, и однажды она спросила свою дочь: «Тина, почему ты встречаешься со Стивом? Он даже не понимает, кто ты такая!» Рут злилась на свою дочь за то, что та впустую тратит время со Стивом. Но Тина тоже обладала даром понимания происходящего. Она не раз говорила мне, что, понаблюдав, как Стив выполняет свою роль родителя Лизы – и как он относится ко мне, – она поняла, что никогда не выйдет замуж за Стива и не заведет с ним детей. Тем не менее, когда Кобун побудил Стива сделать предложение Тине, это вызвало радостное волнение.
Стив с Тиной расстались, и она начала встречаться с другим мужчиной, однако под влиянием Кобуна Стив вернулся в жизнь Тины и сделал ей предложение. Несмотря на ее осознание и все ее опасения, я видела, что она подумывала о том, чтобы согласиться – лелея надежды и видя яркую возможность. Тина отчасти призналась мне. Она рассказала, как Стив приехал к ней домой в Пескадеро и как неловко чувствовал себя ее новый молодой человек, покидая дом, поскольку Стив неожиданно приехал делать предложение. Тина довольно сдержанно описывала детали произошедшего, однако я уловила картину.
Именно тогда мы с Лизой приехали в NeXT, чтобы встретиться со Стивом. Был субботний день, и на парковке около NeXT почти отсутствовали машины, за исключением «Мерседеса» Стива. Когда мы приехали, я была удивлена, увидев Тину. Они со Стивом стояли около его машины и разговаривали. Они казались расстроенными. Я припарковалась, нос моей машины смотрел на юг, и вдруг я ахнула: на парковочном месте наверху, смятая и искореженная, лежала новая машина Тины. В тот день мы отменили планы и уехали. Позднее Тина рассказала, что после ожесточенного спора со Стивом она села в машину, случайно включила заднюю передачу и скорость. Через пятьдесят ярдов она врезалась в шестифутовое заграждение и перелетела через него на южную площадку для стоянки автомобилей. Она не пострадала, но сказала, что это происшествие заставило ее понять: она не вынесет жизни со Стивом. Она в итоге убьет себя либо «случайно», непроизвольно съехав с дороги, либо как-нибудь еще хуже. Она отклонила предложение руки и сердца, и они расстались насовсем.
Тина поделилась двумя откровениями, которые еще не дают мне покоя. В конце девяностых она сказала мне, что Стив поведал ей, что я была одним из наиболее креативных людей, которых он когда-либо встречал. Почему, почему же он не говорил мне этого? Она также рассказала мне примерно через двадцать лет: общаясь со Стивом, однажды она поняла, что наши с ним встречи создавали внутри Стива самое глубочайшее умиротворение. Это было то, чего она хотела для него. Я считаю, что это действительно так. Я воспринимала это по-своему, и теперь я считаю, что главное озарение в отношении Стива и меня состоит в том, что наши души подходили друг другу, а наши психоэмоциональные системы восприятия – нет. Более того, наши совместные встречи должны были создавать глубочайшее умиротворение не только в Стиве, но также и во мне с Лизой. Но этого не происходило. Наибольшей близости мы достигли тогда, когда Стив несколько раз заходил к нам домой и радостно говорил: «Ты знаешь, мы словно женаты!»
Действительно.
Тина способствовала моему пониманию себя во многих отношениях. Она много раз говорила мне, что на моем примере познала ценность женского пути решения тех или иных задач, о котором до этого была не слишком высокого мнения. Годами я задавалась вопросом, что она могла иметь в виду, однако затем еще одна женщина сказала мне то же самое. В конечном итоге я поняла. Они говорили о пути домашнего очага. Когда-то существовали религии, которые связывали обязанности женщины по ведению домашнего хозяйства со священным измерением – от готовки, уборки, создания уюта до выращивания детей и любви к мужчинам.
Что может быть священнее, чем домашний очаг?
Через два года после переезда в дом на Ринконаде я открыла новое дело. На этот шаг меня вдохновил сон, в котором я, находясь в особняке Стива в Вудсайде, увидела серию резных орнаментов на тему «Красавицы и чудовища». Этот сон заставил меня задуматься о том, что можно создавать обстановку из сказок в формате большой стенной живописи и зарабатывать на этом деньги, организуя экспозиции для детей. Я не могла избавиться от этой идеи и начала думать, как претворить ее в жизнь. В конце концов работа закипела. Я начала создавать огромные трафаретные стенные фрески по мотивам сказок, которые превращали целые комнаты в волшебные миры, куда могли попасть дети. Я придумывала собственные орнаменты, нанимая художников, когда мне нужна была дополнительная помощь. Моей рабочей площадкой выступали отдельные дома, однако по большей части я творила в педиатрических заведениях, таких как больницы, врачебные кабинеты и Дом Рональда Макдональда. Я работала на местном уровне, а также устраивала большие экспозиции в Лос-Анджелесе и Бостоне. Этот бизнес позволял мне зарабатывать деньги, сохранять прекрасную способность к чувственному восприятию искусства и дарить ощущение волшебства детям из семей, находящихся в кризисной ситуации. В конечном итоге я дошла до того, что делала все свои стенописи в моей студии на огромных полотнах, которые сворачивала и отправляла своим клиентам по почте с Federal Express, чтобы они могли использовать их в качестве чрезвычайно дорогих обоев. Все было сделано с любовью к многослойной краске и цветным узорам, с текстурами, которые можно почувствовать руками. Мои работы резко отличались от тех, что создаются с помощью компьютера и бесконечно дублируются, я хотела, чтобы дети чувствовали атмосферу и ауру первоисточника. Я старалась сделать свои стенные фрески веселыми, нестандартными и нежными, словно детство. В то же время я понимала, что это не моя настоящая работа, скорее средство для заполнения свободного времени. Но такая деятельность позволяла мне трудиться дома допоздна и при этом находиться рядом с Лизой. Она давала мне возможность работать, когда мне удобно, и была чрезвычайно важной, так как обеспечила меня годами занятости, во время которых я развивала понимание цвета и формы, зарабатывая при этом деньги. Поле деятельности было очень большим, а труд – приятным и приносившим только позитивные эмоции, особенно в те моменты, когда количество заказов позволяло нанять других художников для помощи.
После того как Стив расстался с Тиной, он некоторое время ни с кем не встречался. Именно тогда он стал приходить в середине дня ко мне домой и спать на моем диване, даже когда Лизы не было дома. Я считала это странным, но мирилась с этим, пока не осознала, что он даже не разговаривал со мной во время этих визитов, просто ложился спать, а затем уходил. Мне это не нравилось. Я сказала: «Знаешь, если ты не собираешься разговаривать со мной, когда находишься здесь, то, пожалуйста, не приходи». Возникало ощущение, что он хочет поглотить мою креативность и тепло моего дома, однако недостаточно ценит меня, чтобы разговаривать. Я не понимала, что это означает. Я испытала бурю эмоций, глядя, как Стив выходит из двери и спускается по тротуару к машине. Наблюдая через дверь с проволочной сеткой, я пыталась понять свои чувства по поводу того, что фактически выгнала его. Он оглянулся, и в его взгляде читалось не только оскорбленное самолюбие, но и отношение ко мне как к неудачнице. Я не чувствовала себя неудачницей. Мне также было не по душе прогонять его, однако я ощущала, что он использует меня, не желая признавать мои заслуги. Если бы у него хватило воспитанности, чтобы поприветствовать меня, немного поговорить и попрощаться, я бы отвела для него пространство, однако он приходил и уходил, словно вор, и это причиняло боль. Если мои действия в те времена были направлены на общее благо, то Стив стремился к накоплению собственного богатства. Помимо этого, если оценивать произошедшее, исходя из логики сказок, то это было сравнимо со срыванием аленького цветочка из сада в «Красавице и чудовище» – вроде пустяк, а на самом деле нет.
