Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
«Действительно поразительным фактом является то, что суд не решился коснуться очень многого, связанного с событиями в Сараево, — говорил барон Альфред фон Маргутти. — Слишком учитывались личные мотивы, что показалось мне очень прискорбным, особенно в этом случае». Барон был уверен, что Потиореку следовало бы подать в отставку уже только по причине сохранения «престижа династии». Именно такого шага ждали люди от Потиорека, но этого не случилось. Франц Иосиф же сохранял полную невозмутимость. Он не только не отдал приказа начать расследование произошедшего, но и не наказал должностных лиц Сараево, чьи действия, сознательно или нет, привели к тому, что заговор увенчался успехом. На следующий день после убийства, общаясь с Билиньски, он «высоко оценил» усилия Потиорека. За то время, что Потиорек был военным командующим провинции, он, безусловно, показал себя как неумелый командир. После еще нескольких серьезных провалов он был отстранен от командования и умер в 1933 г.
Холодный расчет и realpolitik (нем. «реальная политика». — Прим. пер.) часто встречаются как в военной, так и в королевской истории. В этом свете небрежность Потиорека может рассматриваться как выходящая за пределы простых неудачных совпадений. Но теория заговора всегда выстраивается вокруг судьбоносных событий, и подозрения, возникшие вокруг событий в Сараево, еще не являются доказательствами. «Императорский Дом, — признавалась принцесса Анита, — вряд ли просто недооценил опасность», хотя она и не усматривала никакого его преднамеренного влияния на действия Принципа и его товарищей-заговорщиков. С ней соглашалась ее сестра, принцесса София, называя то, что произошло в Сараево, «Schlamperei (нем. «небрежность». — Прим. пер.), вопиющая Schlamperei, австрийская Schlamperei… Это был бардак. Люди просто не делали хорошо свою работу».
Наверное, это справедливо; возможно, что все обвинения в заговоре являются лишь злыми сплетнями и основываются на личной неприязни. Несомненно, что некоторые люди в Австрии хотели отстранить Франца Фердинанда, как является истиной и то, что многие активно искали повода для начала войны с Сербией. Очевидно, что действия Потиорека способствовали успеху покушения. И Франц Фердинанд, и София могли бы остаться в живых, если бы генерал-губернатор просто хорошо выполнил свою работу. Были ли действия Потиорека вопиющей некомпетентностью или осознанными действиями — уже нельзя установить. Спустя прошедшее столетие невозможно полностью разгадать многие тайны тех дней, касающиеся этого убийства. История оставила нам только факты того рокового дня.
* * *
«Давным-давно…» — так начиналась сказка Франца Фердинанда и Софии… но в конце их сказки нельзя написать, что они прожили «долго и счастливо». Время превратило Франца Фердинанда в подобие мультипликационного героя, чьи усы словно бы традиционно указывают на образ человека сложного и опасного, а Софию — в коварную интриганку, мечтающую увидеть себя коронованной императрицей. Герцог Георг Гогенберг говорил, что его деда обычно изображают одновременно как фанатика и как мечтателя, как «самодержца» и «поджигателя войны» и как человека мира. Борьба эрцгерцога за Софию, рассказывал он, «превратила его в подозрительного наблюдателя человеческой неблагонадежности и тщеславия». Он сражался, пока не одержал победы, и вместе с Софией переносил обиды, злобу и интриги. Но одно всегда оставалось неизменным: преданность Франца Фердинанда и Софии друг другу и своим детям.
Под внешней неприступностью супруги были друг для друга «Франци» и «Соф», двумя людьми, которых сблизил запретный роман. Франц Фердинанд постоянно приходил в ярость и бушевал под непрекращающейся критикой его жены, но София принимала ее как плату за их личное счастье. Их брак стал прибежищем от жестоких нравов двора. Эта пара считалась изгоями императорской фамилии, и они жили тихо, находя радость в кругу своей семьи. Они окружали своих детей любовью и вниманием и ограждали их от трудностей, которые выпадали на долю детей морганатического союза. Для императорского дома Габсбургов они словно не существовали: дети стали центром все более изолированного мира Франца Фердинанда и Софии.
Эрцгерцог охотился, покровительствовал искусствам и наполнял свои замки коллекциями картин, китайским фарфором и произведениями искусства. Его мир и интересы стали миром и интересами Софии. Она всецело посвятила себя мужу и семье, созданию семейного гнезда. Даже перед лицом неослабевающей враждебности Франц Фердинанд и София всегда проявляли достойную сдержанность. Со временем общественное мнение повернулось в сторону эрцгерцога, люди стали видеть в своем будущем правителе мужа и семьянина; его возможно реакционные взгляды уже не рассматривались негативно, а скорее, просто как часть его многогранной и сложной личности. Вероятно, люди стали смотреть на эрцгерцога, как смотрели на него те, кто хорошо знал его, — не со страхом, но с ожиданием от его будущего правления необходимых для архаичной империи перемен.
Брак с Софией принес Францу Фердинанду некоторую симпатию в глазах людей; в конце концов разве может человек, проявивший такую решительность, сражаясь за свою любовь и поставивший себя в оппозицию к Императорскому двору, быть холодным и бессердечным? Немногие доходившие сведения о личной жизни эрцгерцога говорили о нем как о по-настоящему сильно любящем человеке; под маской внешней холодности и переменчивого настроения могла скрываться настолько сентиментальная душа, которую можно встретить только в Венской оперетте. Но его переменчивый характер и неспособность играть на публике роль беззаботного принца укрепили и его образ твердого и безжалостного человека. Принцесса Анита вспоминает то недалекое прошлое, когда ее прадеда «совершенно не понимали. И его изображение в наши дни все еще далеко от истины. Некоторые люди озабочены лишь порицанием того, скольких оленей он убил. Но даже на охоте с ним была его сумка с документами, он работал как сумасшедший. У него постоянно была находящаяся в работе корреспонденция, телеграммы, которые он постоянно составлял и отправлял. Он также взял на себя личную ответственность о лесах и заботу о сборе луковиц, которые потом будут высажены в Конопиште».
Чтобы случилось, если бы эрцгерцог взошел на престол? Мы знаем, что, несмотря на подозрения Циты и некоторых других людей, Франц Фердинанд не собирался менять общественное положение своих детей и пересматривать статус Софии. Старая Габсбургская монархия столкнулась бы с человеком, который как уважал традиции, так и понимал необходимость реформ. Смог ли бы он воплотить в жизнь свои планы по реформированию империи в федерацию штатов и спасти ее от катастрофы? Возможно, такой вызов был слишком велик для одного человека. Но падение старого порядка не было неизбежным: оно стало таким после событий в Сараево.
Сын Циты, эрцгерцог Отто, говорил: «Все это было серьезной политической трагедией. Сараево стало действительно великим преступлением, призванным предотвратить то изменение мира, о котором мечтал Франц Фердинанд. Он был убит, потому что он был другом южных славян и ни русские, ни сербы не потерпели бы этого. Они боялись его, так как стремились сохранить власть над людьми, изменить судьбу которых он мечтал».
«Если бы не Потиорек, Франц Фердинанд мог бы не стать одной из жертв, — писал историк Самуэль Уильямсон, — и исход июля 1914 г. мог бы быть совсем другим». Эрцгерцог исповедовал «миролюбивую политику по отношению к Сербии. Он был человеком, который беспокоился о российской угрозе. Его смерть также разрушила связи с Германией на династическом уровне, которые могли бы оказаться полезными для успокоения накалявшейся в Вене атмосферы». Уже ничто не могло остановить силы, пришедшие в движение после событий в Сараево. «Пока Франц Фердинанд был жив, — отмечал Уильямсон, — он выступал в качестве тормоза для набирающей силу идеи военных действий; когда он погиб — он стал предлогом для войны».
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
