Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
Поскольку отец был советником посольства, мы жили в большой квартире, которую снимали в центре Стокгольма, но не в здании посольства. Квартира эта состояла из гостиной, кухни, кабинета отца, спальни родителей и двух маленьких комнат для меня и моей сестры. Кроме этого, в квартире была еще одна комната, в которой я часто видела тетю Зою. Одно время я даже думала, что она жила вместе с нами. Зоя Ивановна в то время носила фамилию Ярцева, и когда она появлялась в нашей квартире, нас, детей, отправляли играть в свои комнаты, а они с отцом использовали для бесед именно ту комнату.
Бориса Аркадьевича Рыбкина я помню плохо и вообще не помню, чтобы он был у нас в квартире в Стокгольме.
На работу в органы государственной безопасности я пришла в 1950 году из АРТкома (Главный артиллерийский комитет Советской Армии) по путевке райкома партии. До этого я прошла фронт в качестве связистки и закончила войну в звании старшего лейтенанта и тут же демобилизовалась. Работая в АРТкоме, училась на курсах иностранного языка — английский. Путевку на работу в разведку мне давала лично Екатерина Фурцева, которая в то время была секретарем Фрунзенского райкома партии.
Когда я пришла на работу в Комитет информации, который находился в районе ВДНХ, то меня принимал начальник Разведывательного управления Иван Иванович Агаянц. Очень вежливо поинтересовался моими биографическими данными и направил к начальнику, по-моему, второго отдела. Начальником этого отдела оказалась очень красивая и приветливая женщина — Зоя Ивановна Рыбкина. Она объяснила мне, что в настоящее время, к сожалению, нет работы с применением знания иностранного языка, и определила меня секретарем-делопроизводителем отдела.
С Зоей Ивановной я проработала с 1950 по 1953 год, до тех пор, пока она не была переведена на работу в Воркуту. Об этой женщине у меня остались самые добрые, самые радостные воспоминания как о прекрасном руководителе и чутком, внимательном человеке. Приведу несколько примеров.
Буквально на второй день моего прихода в отдел сотрудник отдела по фамилии Зееман поручил мне срочно отпечатать к следующему дню толстую папку листов, исписанных его мелким, убористым почеркам. Я просидела за этой работой всю ночь и не успела сделать ее вовремя. Я, конечно, была очень расстроена и заплакана. Об этом узнала Зоя Ивановна. Вызвала меня к себе, успокоила и сказала, что впредь я должна брать только такую работу, на которой стоит ее резолюция. Кстати, она сама была первоклассной машинисткой. Свои рапорты она всегда писала сама, и без черновика, прямо на машинке.
Помню, в день первой зарплаты Зоя Ивановна вызвала меня в свой кабинет, усадила на стул и, смотря на ведомость по выдаче зарплаты, спросила: «А почему у вас зарплата девятьсот рублей, хотя вы секретарь отдела, а у машинистки тысяча сто рублей?» — «Не знаю, — был мой ответ, — так решили в отделе кадров». Зоя Ивановна тут же позвонила в отдел кадров, жестким тоном повторила заданный мне вопрос, ответила в трубку, что для меня учитывается стаж работы в артиллерийском управлении. Положила трубку. Тут же молча написала на машинке от моего имени рапорт начальнику отдела кадров, наложила свою резолюцию и отдала мне, сказав: «Подпиши и отнеси в отдел кадров».
«Изживать наши недостатки, бичуя их, быть достойными членами молодой коммунистической гвардии, идти по тому пути, который наметили и по которому шагаем сейчас — вот о чем думала я, сидя перед аппаратом. Помни это всегда, Володька. И когда будешь глядеть на эту фотку — знай, тот, кто на ней, считает тебя лучшим товарищем и другом.
Зойка
21 апреля 1925 года».
ВСПОМИНАЕТ ЗОЯ НИКОЛАЕВНА ОСИПОВА
В 1951 году Зоя Ивановна поинтересовалась — где я намерена про вести свой предстоящий отпуск. Я пожала плечами. Тогда она предложила мне путевку в санаторий «Кавказская ривьера», в Сочи. Я начала отказываться, не объясняя причины моего отказа от путевки в такой шикарный санаторий, как «Кавказская ривьера». А причина состояла в том, что я никогда не была в таких санаториях и к тому времени не имела соответствующей выходной одежды. Зоя Ивановна почувствовала мои колебания, заставила сесть и объявила, что я не выйду из ее кабинета до тех пор, пока не расскажу ей причину моего отказа от путевки. Пришлось все ей рассказать, как на исповеди. На какое-то время она задумалась. Потом решительно объявила: «Сделаем так. Как женщина я тебя очень хорошо понимаю. Поэтому в этом году я выдам тебе единовременное денежное пособие, на которое ты сможешь купить выходные наряды. Но на будущий год ты обязательно поедешь в санаторий». Надо сказать, что сама Зоя Ивановна одевалась строго, но со вкусом. Предпочитала темные, неброские тона одежды..
Уже в 80-е годы, когда Зоя Ивановна сломала шейку бедра и находилась на лечении в ЦИТО (Центральный институт травматологии и ортопедии), я посетила ее в больнице. Она была очень приветлива и, несмотря на болезнь, постоянно шутила. И рассказала, как она своей шуткой напугала лечащего врача, не понявшего ее юмора. Палата, в которой лежала Зоя Ивановна, была на трех человек и без телефона. А рядом, в соседней палате, находился артист Р. Я. Плятт, которого Зоя Ивановна хорошо знала. При очередном посещении врача она попросила, ссылаясь на необходимость иметь телефон, перевести ее в палату к Ростиславу Яновичу, тем более что они давно дружны и вдвоем им будет значительно интереснее. Врач принял шутку всерьез. «Как же так?! Ведь мы не помещаем вместе в одну палату мужчин и женщин!» На что Зоя Ивановна ответила: «Мы уже потеряли свой пол, к тому же не можем двигаться». Только тут все поняли, что больная разыграла врача.
В моей памяти Зоя Ивановна навсегда останется эталоном доброты, житейской мудрости и женской красоты.
ВСПОМИНАЕТ ЗОЯ ВАСИЛЬЕВНА ЗАРУБИНА — ДОЧЬ А. М. ЗАРУБИНА
Воскресенскую Зою Ивановну я знаю очень хорошо, хотя видела ее редко. Они с мужем Борисом Аркадьевичем Рыбкиным посещали моего отца. Это была очень красивая и очень добрая женщина. Узнала я ее ближе, как мать, когда она посещала школу радистов, в которой учился ее сын Владимир и мой названый брат (сын Эйтингона) тоже Владимир.
Она была всегда очень общительная, в то же время подчеркнуто выдержанная, с умными, говорящими глазами, хотя тогда я была молода и еще не умела читать по глазам. Такому доброму, терпеливому отношению к детям нас учила ее мать Александра Дмитриевна Воскресенская.
Во время моей работы в органах государственной безопасности мы с Зоей Ивановной встречались только в коридорах. В то время разговоров на служебные темы сотрудники между собой не вели, тем более в коридорах. Помню только, когда она приехала из Швеции и стройная, красивая проходила опять же по тем же коридорам, вслед ей неслось: «Как она не гнется под тем количеством заданий, которые ей дают». А Зоя Ивановна входила в кабинет начальства, что там докладывала, мы не знали, а выходила опять та же милая, улыбающаяся Зоя Ивановна, и никаких служебных разговоров и вопросов. Все равно бы она на них не ответила.
Могу сказать, что она очень мужественно перенесла смерть Бориса Аркадьевича. А потерять любимого мужа (с первым мужем у них не сложились отношения) да еще после войны — это что-то значит. Сам Борис Аркадьевич оставил у меня впечатление симпатичного, выдержанного и очень, очень вежливого человека.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 91
