Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
Жаль, что я не могу передать вам эту часть истории (которую я слышал от Брауна) его же собственными словами. В прерывистых, страстных речах этого человека, вскрывшего передо мной свои мысли, когда рука смерти сдавила ему горло, сквозила ничем не прикрытая жестокость, странная мстительная злоба к своему прошлому и слепая вера в правоту своей воли, восставшей против всего человечества. Подобное чувство руководит главарем шайки головорезов, который с гордостью называет себя бичом божиим. Несомненно, заложенная в нем безрассудная жестокость разгоралась от неудач, недавних лишений и того отчаянного положения, в каком он очутился; но замечательнее всего то, что, размышляя о предательском союзе, порешив мысленно судьбу белого человека и дерзко интригуя с Кассимом, он в действительности желал – едва ли не вопреки самому себе – разрушить этот город джунглей, который его оттолкнул, хотел усеять его трупами, окутать пламенем.
Прислушиваясь к его злобному прерывающемуся голосу; я представлял себе, как он смотрел с холма на город, мечтая об убийстве и грабеже. Участок, прилегавший к речонке, казался покинутым, но в действительности в каждом доме скрывались вооруженные настороженные люди. Вдруг за полосой пустыря, кое-где поросшего низким густым кустарником, усеянного кучами мусора и выбоинами, перерезанного тропинками, показался человек, выглядевший очень маленьким; он направлялся к концу улицы, шагая между темными безжизненными строениями с закрытыми ставнями. Быть может, один из жителей, бежавших на другой берег реки, возвращался за каким-нибудь предметом домашнего обихода. Видимо, он считал себя в полной безопасности на таком расстоянии от холма, отделенного речонкой. За маленьким, наспех возведенным частоколом за поворотом улицы находились его друзья. Он шел не торопясь.
Браун его заметил и тотчас же подозвал к себе янки-дезертира, который был, так сказать, его помощником. Тощий развинченный парень с тупым лицом выступил вперед, лениво волоча свое ружье. Когда он понял, что от него требуется, злобная горделивая улыбка обнажила его зубы, провела две глубокие складки на желтых, словно обтянутых пергаментом щеках. Он гордился своим званием меткого стрелка. Опустившись на одно колено, он прицелился сквозь несрезанные ветви поваленного дерева, выстрелил и тотчас же встал, чтобы посмотреть. Человек за рекой повернул голову на звук выстрела, сделал еще шаг, приостановился и вдруг упал на четвереньки. В молчании, последовавшем за громким выстрелом, меткий стрелок высказал догадку, что «здоровье этого парня не будет больше тревожить его друзей».
Руки и ноги упавшего человека быстро двигались, словно он пытался бежать на четвереньках. Среди пустынных домов поднялся многоголосый вопль отчаяния и изумления. Человек упал плашмя, лицом вниз, и больше не шевелился.
– Это им показало, на что мы способны, – пояснил мне Браун. – В них вселился страх перед внезапной смертью. Этого-то мы и хотели. Их было двести на одного, а теперь они могли кое о чем пораздумать ночью. Ни один из них не имел представления о том, что ружье может бить на такое расстояние. Этот парнишка от раджи скатился с холма, а глаза у него чуть на лоб не вылезли.
Говоря это, он дрожащей рукой пытался стереть пену, выступившую на посиневших губах.
– Двести на одного, двести на одного! Нужно было вселить в них ужас… ужас, говорю вам!
У него самого глаза чуть не выскакивали из орбит. Он откинулся назад, ловя воздух костлявыми пальцами, затем снова сел, сгорбленный и волосатый, искоса поглядывал на меня, как человек-зверь из народных сказок; в мучительной агонии он раскрывал рот и не сразу заговорил после этого припадка. Такое зрелище не забывается.
Затем, чтобы привлечь выстрелы противника и определить, где устроена в кустах вдоль речонки засада, Браун приказал туземцу Соломоновых Островов спуститься к лодке и принести весло: так вы бы послали собаку за палкой в воду. Этот маневр оказался неудачным: ни одного выстрела не было сделано, и парень вернулся назад.
– Там нет никого, – высказал свое мнение один из шайки.
– Это неестественно, – заметил янки.
Кассим к тому времени ушел, находясь под впечатлением от всего происшедшего, довольный, но озабоченный. Продолжая свою предательскую политику, он отправил посла к Даину Уорису, советуя ему готовиться к прибытию судна белых людей, которое, по полученным сведениям, должно вскоре подняться по реке. Он преуменьшил размеры воображаемого корабля и требовал, чтобы Даин Уорис его задержал. Эта двойная игра соответствовала намерению Кассима помешать объединению воинов буги и втянуть их в бой, чтобы ослабить их силы. С другой стороны, он в тот же день уведомил вождей буги, собравшихся в городе, о том, что уговаривает пришельцев удалиться; в форт он обращался с настойчивыми требованиями выдать порох для людей раджи. Много времени прошло с тех пор, как Тунку Алланг имел порох для двух десятков старых мушкетов, покрывавшихся ржавчиной в аудиенц-зале.
Открытые переговоры между холмом и дворцом привели людей в смущение. Стали толковать о том, что пора пристать к той или иной партии. Скоро начнется кровопролитие, и многих ждут великие беды. В тот вечер социальная машина упорядоченной, мирной жизни, когда каждый был уверен в завтрашнем дне – здание, возведенное руками Джима, – казалось, вот-вот должна была рухнуть и превратиться в развалины, обагренные кровью. Беднейшие жители бежали в джунгли или к верховьям реки. Немало состоятельных людей сочли необходимым засвидетельствовать свое почтение радже. Юноши, состоявшие при радже, грубо издевались над ними. Тунку Алланг, чуть не рехнувшийся от страха и колебаний, или угрюмо молчал, или осыпал их бранью за то, что они явились к нему с пустыми руками; они ушли, страшно испуганные. Только старый Дорамин объединял своих соплеменников и неумолимо придерживался своей тактики. Восседая в высоком кресле за импровизированным частоколом, он низким заглушенным голосом отдавал приказания, невозмутимый, словно глухой, среди всех тревожных толков.
Спустились сумерки, скрыв тело мертвого человека, который лежал, раскинув руки, как будто пригвожденный к земле; затем ночь нависла над Патусаном, заливая землю сверканием бесчисленных миров. Снова в незащищенной части города запылали вдоль единственной улицы огромные костры; отблески света падали на прямые линии крыш, на кусок стены из переплетенных ветвей; кое-где освещена была целая хижина на вертикальных черных столбах. И весь этот ряд домов в отсветах мигающего пламени, казалось, предательски уползал во мрак, сгустившийся в сердце страны. Великое молчание, в котором бесшумно плясало пламя костров, протянулось до темного подножия холма; но на другом берегу реки, где пылал перед фортом только один костер, раздавался все усиливающийся шум, словно шепот толпы, гул многих голосов или грохот бесконечного далекого водопада.
Как признался мне Браун, он сидел, повернувшись спиной к своим людям, и глядел на это зрелище. И вдруг, несмотря на все его презрение и веру в себя, его охватило такое чувство, будто он наконец налетел и ударился головой о каменную стену. Если бы его лодка лежала на воде, он, кажется, попытался бы улизнуть, рискнул бы подвергнуться преследованию на реке или умереть голодной смертью на море. Очень сомнительно, удалось ли бы ему скрыться. Как бы то ни было, но этой попытки он не сделал. На секунду у него мелькнула мысль ворваться в город, но он прекрасно понимал, что в конце концов попадет на освещенную улицу, где всех его людей, как собак, пристрелят из домов. Врагов было двести против одного, думал он, а его люди, примостившиеся возле двух куч тлеющей золы, жевали последние бананы и поджаривали последние остатки ямса, полученного благодаря дипломатии Кассима. Возле них сидел и дремал Корнелиус.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
