— Вас, Александр, я в расчет уже не беру.
Спина похолодела. Давно, очень давно я не вел подобных переговоров под прицелом, и еще бы столько же без этого прожил. Но куда ж деваться?
— Значит, поединок? Полагаешь, у тебя есть шансы?
— Против вас? Ни малейших. Однако, все очень просто — «Правда Эсков» говорит, что претендент обязан быть способен сражаться.
Я уже понял, но не успел ничего сделать — ствол пистолета опустился:
— Туше посылку завершает!
Тупой тяжелый удар в бедро, подкосившаяся нога и негодующие крики баронов. Не то чтобы это было так уж больно, просто нога почему-то сразу онемела, я никак не мог удержаться прямо, пришлось схватиться за каминную полку. Мой оскал дю Шорей проигнорировал:
— По той же «Правде», чья подлинность, прямо скажем, сомнительна, при отречении или изгнании законно избранного вождя право на трон переходит к старшему из баронов. Я третий, по старшинству, в Эскенланде, я владею замком, вот этим, только что завоеванным, я победил и вас, и Эвальда — все условия соблюдены.
— Ты не победил, ты просто застрелил! — Аск смотрел зло и с вызовом, но тяжело дышащий Эвальд вдруг поднял руку и не дал мальчишке вскочить.
— Так все обычно и бывает. Потом, конечно, летописцы нарисуют красивую легенду, а на деле: бабах! — и ты на вершине! Главное соблюсти формальности. Легитимность передачи власти, мой дорогой друг, очень важна. Вот-вот! Так получилось, что вы не можете в силу полученных боевых ран высказать свое слово. А я могу! И наконец, после тысячелетия попыток именно я, Оливье дю Шорей, присоединю это юридическое недоразумение к моей прекрасной родине! Вив ля Франс!
Нога подгибалась, я сжал челюсти, покрепче облокотился на камин — падать сейчас просто нельзя. Дю Шорей что-то вещал, а я, понимая, что времени осталось немного, оглядывался. Аск? Нет, эти трое посередине зала, их держат на прицеле оба заговорщика. Элепар? Тоже нет, оба молодых барона угрюмо сопят, но смотрят на француза, и привлекать их внимание нет времени. Трое стариков явно были готовы рискнуть, эскам не нравилось происходящее, просто не хватало чего-то, чтобы начать действовать… Я поймал взгляд баронессы… черт, как же ее там? Эгельберт о ней как-то говорил, причем неплохо. Смотрит поочередно на всех, в отличии от второй женщины, зло уставившейся на фон Кустхива. Снова переступив и едва не рухнув на пол от боли в онемевшей ноге, я зашипел. Потом, перестав обращать внимание на явно не считавшего меня противником дю Шорея напряженно уставился в глаза женщине. Есть контакт! Ее взгляд ушел было, но тут же вернулся. Одними губами я прошептал:
— От. Вле. Ки.
И чуть наклонил голову в сторону фон Кустхива.
— От. Вле. Ки!
Женщина медленно опустила веки, постояла с закрытыми глазами, а потом — уважаю! — набрала в грудь воздуха и отчаянно, самозабвенно завизжала!
Зал был достаточно велик, но этот душераздирающий визг, заставивший подпрыгнуть и друзей и врагов, понуждал действовать.
— Элиг, утихомирьте ее!
Громила двинулся к сосредоточенно визжавшей баронессе, на ходу замахиваясь, дю Шорей отвлекся, наставив оружие на возмущенно дернувшегося Эгельберта.
Дальше все было очень быстро — вот француз, подняв пистолет, что-то говорит дернувшемуся было Элепару, вот, получив пощечину, отлетает к стене баронесса, вот, собравшись с духом и заранее выпучив глаза, я переношу вес на здоровую ногу, подхватываю с каминной полки подсвечник, вот я шагаю, и от пятки до плеча меня пробивает вспышкой боли в ноге, но уже начавший разворачиваться дю Шорей опаздывает…
Удар!
Рука, держащая пистолет, приятно хрустнула и я еще раз ударил, выбивая оружие.
Удар!
Снизу вверх, по худощавому интеллигентному лицу. Историк ухитрился отшатнуться, но все равно, его отбросило в сторону и запутавшись в собственных ногах он шлепнулся на пол.
Выстрел!
И сразу многоголосый вопль!
Я обернулся — повод был дан и тройка стариков повисла на правой руке фон Кустхива, выкручивая пистолет, обе дамы вцепились в левую, молодой барон натурально вгрызался ему в ногу над коленом — разъяренные эски рвали предателя как стая волков неразумного быка. Точку поставил Элепар: за три прыжка с воплем «Motchi suk!» набрав необходимую скорость он подпрынул и с лету боднул предателя лоб в лоб. Того отбросило к стене со всем повисшим эскенландским дворянством, а встать ему уже не дали, молотя всем, что попалось под руку, а то и просто пиная — без опыта, зато от души!
Я отвлекся всего на несколько секунд, но дю Шорей уже возился, пытаясь встать… нет, не встать — эта скотина полз к валяющемуся у балконной двери пистолету!
Он полз, я хромал — скорость одна, да только у меня были союзники: Аск на четвереньках проскользнул мимо отчаянно заскулившего дю Шорея и не взял — вытолкнул оружие куда-то в сторону.
Мы встретились у балконной двери.
Оказывается, это не только в кино бывает — могучий удар снизу вверх, и жертва улетает сквозь стекло наружу. Ну да, у нас же разница в весе двойная, да и злой я чего-то. Из-за этой скотины у меня вместо отпуска получился какой-то средневековый боевик!
Аккуратно открыв вторую створку дверей, прохромал наружу. Черт его знает, еще убежит — там во дворе полно его людей. Но живучий француз не обращал на меня внимания; упав животом на каменные перила он замер, глядя вниз и не веря своим глазам. Я, встав рядом, хмыкнул. Не ожидал!
На площадь выходили люди в национальной одежде и с дубинками в руках. Много, очень много людей. Не десятки — сотни, тысячи, и дальше по улице виднелись еще, выходившие из машин и выныривающие из переулков, в странных шляпах, сливающиеся в один поток под цокот деревянных башмаков они шли к Эскенборгу. Над темным морем шляп и бархатных жилеток с белыми пятнами рубах развивались вымпелы моих рыцарей — сэр Ульфрик что-то деловито бубнил в мегафон, направляя идущих, а вокруг сэра Эррайна кучковались самые внушительные по объемам фигуры, видимо, мэры других городов. Горстка кустхивцев стояла с поднятыми руками в стороне, под присмотром полиции; впрочем, на них никто не обращал внимания.
Француз, дико озираясь, отшатнулся и попятился куда-то в сторону.
— Что, Оливье, не нравится? А как же милые вашему сердцу идеалы? Ну там типа свободного волеизъявления народа и прочей фигни?
Моего тона он почему-то не поддержал. С шипением выпрямившись, он оглянулся на выходящих за нами на балкон и явно очень злых баронов:
— Я законный правитель! Вы должны подчиняться!
— Объясните это им. — Я хромал к отступающему историку, не то чтобы дать ему по морде, не то чтобы скинуть вниз. Дю Шорей отступал, оглядываясь. — Кстати, с чего вы решили, что я не способен сражаться?
— Меня поддержит великая страна!
— Эгельберт, ну-ка, что там в книгах сказано, к кому мы можем обратиться за помощью?
