— Ее лечит Бурдело, я надеюсь? — спросил он встревоженно.
— Его мы не застали, а госпожа никого другого звать не хочет… По причине пересудов. Если станет известно, что она пыталась покончить с собой, то решат, будто она виновата… А она, она в невыносимом горе и ничего больше. Если бы ей удалась попытка, она лишила бы себя не только жизни, но и христианского погребения. В каком же надо быть отчаянии, чтобы дойти до такой крайности!
— Рассуждать будем после! Сейчас нужно справиться с ее плачевным состоянием! Куда смотрит ее верный пес? Где Бастий?
— Понятия не имею, честное слово! Недавно видела, как он шел по двору, держа в руках какую-то книгу.
— Самое время почитать, право слово! Отправьте кого-нибудь из слуг в Шантийи! Пусть сообщит, что я в Мелло и жду здесь своего врача Бурдело! Принц де Конде ждет! И постарайтесь найти Бастия! Он мне нужен! И еще скажите, вы знаете, где госпожа де Бутвиль — в Преси или в Валансэ?
— Она давно вернулась к себе в Преси, монсеньор. У нас пробыла всего несколько дней, погостила и уехала к себе. Вы хотите, чтобы я послала за ней?
— Не сейчас. Подождем, что скажет Бурдело!
В ожидании врача Конде сам отправился на поиски Бастия. Он спустился во двор и увидел, что Бастий выходит из кузницы, держа в руках небольшую книжонку, которую стал запихивать в карман. Когда Конде хлопнул его по плечу, Бастий вздрогнул.
— Тебя ищут повсюду, дружок! Что тебе понадобилось в кузнице?
— Приводил в порядок оружие. Что желательно от меня монсеньору?
— Сначала покажи то, что спрятал в карман. И не пытайся солгать, я видел, что это книга.
Бастий и не собирался отрицать.
— Мерзкая грязь, вот что это такое, — прогудел он, передергивая могучими плечами. — Но тот, кто все это написал, не потащит ее за собой на небеса.
— Давай сюда.
— Я не думаю, что монсеньора книжонка порадует.
— Давай ее сюда!
И все-таки получить книгу оказалось нелегко. Бастий вытаскивал ее страшно неуклюже, не желая отдавать принцу. Но вот книга все-таки у Конде. Похоже, что-то вроде романа, какие нередко читают при дворе. Автор граф де Бюсси-Рабютен. Между двумя посланиями своей кузине, маркизе де Севинье, граф писал новеллы, желая позабавить госпожу де Монгла, свою любовницу. Эти-то побасенки и составили его великое творение «Любовная история галлов». Любовная история, вызвавшая омерзение у Бастия, носила название «Анжели и Жиноля»[42]и рисовала Изабель в самых черных красках. Узнать Изабель не составляло труда. Вот каким образом автор описывал свою героиню:
«У Анжели были черные живые глаза, маленький хорошенький носик, небольшой пухлый рот. Цвет лица бледный или розовый, смотря по ее желанию. Смех ее чаровал и будил в сердцах несказанную нежность. Сама она не знала, что такое верность, была корыстна и не имела друзей. Ради богатства и почестей она готова была обесчестить себя, пожертвовала бы отцом, матерью и возлюбленным…»
Дальнейшее описание не оставляло никаких сомнений по поводу того, о ком рассказывается история, причем героине приписывалось еще и безудержное распутство. Трагедия, пережитая молодой женщиной в доме Фуке, подавалась как всепожирающая страсть к аббату, которого она вдобавок задумала разорить и с которым бежала, переодевшись монахиней. Рассказ изобиловал всевозможными пикантными подробностями.
Конде с брезгливой гримасой отшвырнул от себя книгу, но Бастий поймал ее на лету.
— Откуда ты взял эту гадость?
— Нашел на коврике в карете госпожи герцогини. Не знаю, может, она выпала у нее из рук после того, как она в нее заглянула. А может, ее кто-то подкинул и госпожа герцогиня ее даже не заметила, прикрыв подолом платья? А может, она лежала там с того самого времени, как мы в последний раз ездили в карете?.. Не знаю.
— Как бы там ни было, — заключил принц, — но после такого чтения действительно можно и покончить с собой. Я больше ничему не удивляюсь.
Лицо Бастия исказилось ужасом.
— Она хотела…
— Пронзить свое сердце кинжалом. По счастью, лезвие соскользнуло.
— Убить себя! Она! Такая набожная! Значит, отчаянию ее не было предела! Ну, этот мужлан поплатится за ее горе! Он его прочувствует до конца! Уж я постараюсь!
— Успокойся! Если тебе удастся задуманное, то в награду ты получишь виселицу, а герцогиня позор. Скажут, что ты был ее любовником.
— Я не буду сидеть сложа руки, когда мою госпожу с такой низостью оскорбляют. Я дал клятву умирающему герцогу Гаспару оберегать ее и не нарушу своей клятвы!
— Нисколько не сомневаюсь в твоей верности, — с улыбкой отозвался принц. — И даже думаю, что оберегал бы ее точно так же, если бы не давал клятвы герцогу Гаспару. Ты любишь свою госпожу.
Принц не спрашивал, он утверждал, Бастий покраснел, но не опустил взгляда.
— Я знаю, что не имею права, но это не зависит от моей воли. Молю вас, монсеньор! Ей об этом знать не должно.
— Не беспокойся, у меня и в мыслях не было открывать твои тайны. А что касается до этой книжонки, — он забрал у Бастия книгу и положил ее к себе в карман, — то этим делом займусь я.
— А почему не ее брат?
— Потому что господин герцог Люксембургский, не имея под рукой врагов, с которыми бы сражался, давно пребывает в нетерпении и может обрушиться на самого короля.
— Простите меня, монсеньор, но я не понимаю, по какой причине.
— По той, что права госпожи герцогини до сих пор не признаны, тогда как ее супруг постоянно отсутствует, вынужденный пребывать в Германии и выяснять отношения со своей родней. Все это означает, что король тоже не считает ее брак законным и, отстранив от двора, выказывает свое неуважение.
— Но господин герцог рано или поздно вернется!
— В чем можно быть уверенным с этими немцами! Особенно с этим! Если он ухитрился забыть, что уже был женат, — со смехом заключил принц.
Направляясь вновь к Изабель, де Конде и сам немало удивлялся, что столько времени «болтал» — это слово было как нельзя более уместно — со слугой. Впрочем, пройдя столько войн, он научился точно так же, как Франсуа, судить о людях не по титулам, а по достоинствам. Этот был предан и знал, что такое честь. Гаспар де Шатильон не ошибся, когда поручил верному Бастию любимую жену и ребенка, которого она тогда носила.
Принц уже подошел к лестнице, собираясь подняться, когда во двор въехала карета Бурдело. Врач смотрел довольно сердито: его потревожили в тот самый миг, когда он направлялся к обеденному столу, а он терпеть не мог, когда нарушали заведенный в доме порядок. Зная принца с детства, он не скрывал от него своего недовольства.
— Надеюсь, по крайней мере, что меня тревожат не по пустякам?
