– Но что еще мы можем сделать? – спросил Заид-бек.
– Именно поэтому я собрал вас здесь. Мы должны расправиться с Камраном и Аскари, их горными разбойниками. Кабул процветает. Торговые караваны, приходящие сюда, в наши караван-сараи, бесчисленны. Налоги, что они платят, наполняют нашу казну. Я храню эти богатства для нашего отсроченного завоевания Индостана, но я намерен потратить часть сокровищ, чтобы раз и навсегда решить проблему со своими братьями…
– Как, повелитель? – спросил Заид-бек.
– Обещаю заплатить золотом, равным моему весу, тому, кто поймает моих братьев. Мы также удвоим усилия и мобилизуем войска для их пленения. Я сам возглавлю операцию. Также щедро заплачу племенам, которые к нам присоединятся. Они знают все закоулки и тропы в горах. Обещаю не знать покоя, пока не поймаю братьев.
* * *
– Повелитель, один из патрулей сообщил о дыме над Карабагом, – произнес Ахмед-хан, подскакав к Хумаюну и придержав своего белого коня так резко, что тот возмущенно захрапел.
– Думаешь, на поселение напали?
– Уверен, повелитель.
– Тогда поскакали.
Когда копыта лошадей застучали по высохшей от знойного солнца земле, Хумаюн позволил себе надеяться, что он хотя бы приблизится к Камрану и Аскари. За последние три недели падишах и его люди по горным ущельям к северу от Кабула неусыпно преследовали большой конный отряд, но всякий раз находили поселения сожженными, сады – вырубленными, а трупы – уже разлагающимися под знойным солнцем. Но Карабаг был всего милях в четырех. Хумаюн помнил очень хорошо, как охотился там в детстве. Это было большое, процветающее поселение в абрикосовых и миндальных садах, орошаемых арыками, струящимися вдоль глинобитных стен вокруг него и усаженными ивами.
Пятьсот воинов у него за спиной – конные лучники и кавалеристы с острыми пиками – должны справиться с теми, кто напал на Карабаг, подумал Хумаюн. Завернув за холм, на котором расли несколько дубов, он увидел Карабаг и его сады. Перед ним предстала отнюдь не та мирная картина, которую он помнил. Поля и сады горели, и сквозь клубы дыма падишах увидел, что ворота поселения сорваны. Крики не заглушал даже громкий стук копыт.
– За справедливость! – крикнул Хумаюн и, размахивая над головой Аламгиром, галопом помчался впереди своего войска.
Он первым ворвался в ворота, едва успев обогнуть на коне распростертого на земле окровавленного старика с топором в спине. Справа, ярдах в двадцати, увидел двоих, по круглым, лохматых шапкам из овчины узнав в них чакраков; те тащили из дома девушку. Один из них уже распоясывал свои мешковатые штаны. Увидев Хумаюна, насильники растерялись. Отпустив девушку, которая сразу же отползла в сторону, оба потянулись к лукам, но Хумаюн уже настиг их. Ударом меча он обезглавил одного налетчика; его голова, взлетев в горячий воздух, свалилась на каменный порог. Натянув повод, Хумаюн поднял коня на дыбы, и тот копытами сбил с ног второго чакрака, с хрустом раздробив ему кости.
Люди вокруг него, заполнившие поселение вслед за ним, сражались от души. Грабя и насилуя, разбойники были захвачены врасплох. Те, кто успел, разбежались и спрятались. Но, думая о своих братьях, Хумаюн развернул коня и в суматохе боя стал искать их.
– Повелитель, пригнись! – сквозь крики, стоны и звон оружия услышал он голос Ахмед-хана и успел уклониться от стрелы, пущенной лохматым гигантом с плоской крыши дома.
Хумаюн выхватил боевой топор из седельного чехла и метнул его. Топор вонзился в грудь лучника так глубоко, что тот свалился с крыши, словно подстреленный из мушкета.
Кровь стучала в ушах падишаха. Как славно было снова оказаться в бою! Смахнув зеленым платком пот с лица, он заметил, возможно, последних выживших разбойников, бегущих к лошадям, привязанным к деревянной стойке у колодца.
– Никто не должен уйти! – крикнул Хумаюн, снова развернув коня и направившись к ним. Наклонившись, он схватил одного за плечо, когда тот готов был вскочить на коня, и мощным рывком свалил его на землю. Натянув поводья, крикнул на лежавшего в пыли: – Чьи вы люди? Отвечай немедленно, или я перережу тебе горло.
Разбойник задыхался и не мог говорить. Вдруг Хумаюн услышал знакомый голос позади себя:
– Это мои люди. Я сдаюсь. Покончим со всем этим.
Повернувшись, ярдах в четырех Хумаюн увидел Аскари с окровавленным лицом от раны над правой бровью. У его ног лежали кривой меч и метательный нож. Увидев, что делает их предводитель, люди Аскари тоже бросили оружие.
Воины Хумаюна окружили их.
– Свяжите всех, – приказал он и, сойдя с коня, медленно подошел к Аскари. Удивление от поведения брата и понимание того, как близок был он от смерти, если бы тот воспользовался оружием, а не сложил его, возбудило в нем ярость.
– Как смеешь ты нести разрушение и хаос моим людям… нашим людям?
Аскари молчал.
– У тебя никогда не было мужества действовать самостоятельно. Должно быть, Камран где-то поблизости. Где он?
Брат стер кровь с раны, которая все еще кровоточила.
– Ты ошибаешься. Я не видел Камрана уже почти полгода. Не знаю, где он. – Его черные глаза встретились с глазами Хумаюна.
Падишах подошел ближе и заговорил очень тихо, чтобы их никто не слышал:
– Не понимаю. Ты мог напасть на меня сзади, я бы даже не почуял, что ты рядом.
– Да.
– Так что же остановило тебя?
Аскари пожал плечами и отвел взгляд. Хумаюн схватил его за плечо.
– Ты нападаешь на невинных людей, позволяя этим хищникам, – он махнул в сторону пары грязных связанных чакраков, – насиловать и убивать; так почему же ты не напал на своего кровного брата?
– Хумаюн…
– Нет, мне теперь все равно. Возможно, это лишь трусость… Ты знал, что мои люди тебя убьют, если нападешь на меня… Не хочу слушать твои лживые речи о том, как ты сожалеешь и что во всем случившемся виноват Камран. – Хумаюн отвернулся и крикнул своим телохранителям: – Заберите его и держите подальше от моих глаз, пока не доберемся до Кабула. Мне стыдно даже глядеть на него.
* * *
Когда червонно-золотые деревья возвестили о приходе осени, спустя лишь десять дней после возвращения в Кабул, Хумаюн увиделся со своим братом. Слова его, сказанные в порыве гнева, были правдой. Он действительно стыдился брата, глубины его падения и позора, которым он покрыл их семью. Бледный и исхудавший после заточения в тюрьме, со связанными руками, с колодками на ногах, Аскари медленно вошел в покои Хумаюна в сопровождении охраны.
– Оставьте нас, – приказал падишах. – Но будьте готовы к вызову.
Когда за ними закрылись двойные двери, Хумаюн подошел к золоченому стулу, сел и, оперевшись подбородком на руку, посмотрел Аскари прямо в лицо.
– Есть кое-что, чего я никогда не понимал. Дважды я сохранил тебе жизнь, хотя ты угрожал мне. Кроме того, я предложил тебе быть не только братом, но и союзником в завоевании Индостана. Ты, должно быть, думаешь, что я поступал с тобой плохо, но я дал тебе все…
