Впечатленные появлением танка фрицы тут же поспешили ретироваться, отойдя метров на триста назад, под прикрытие земляных отвалов и стен полуразрушенных сельских строений.
* * *
— Как мы их!? — радостно прокричал Марик, передергивая затвор и посылая очередную пулю вслед отступающим в беспорядке врагам.
— Рано радуешься, — осадил его лейтенант, спуская с небес на землю. — Патронов у тебя сколько осталось?
— Десять… Ой, нет, девять, — виновато ответил красноармеец.
— Вот то-то и оно!
— У меня полдиска, — не дожидаясь приказа, доложился Синицын. — А "шмайсеры" всё, кончились.
— Эм пэ сорок, — машинально поправил бойца Микоян, отбрасывая в сторону заклинивший немецкий трофей.
— Что?
— Да нет, ничего, — вздохнул лейтенант. — Я просто думаю, что надо бы за оружием сползать. Пока не стреляют.
— Давайте я, — тут же предложил Гриша.
— Нет, — остановил его летчик. — Сначала я. Ты следующий. Потом Марик. Если что, прикроем друг друга.
— Понятно… Есть.
Выбравшись из своей "стрелковой ячейки", лейтенант внимательно осмотрелся, поправил противогазную сумку, замер на миг, а затем, коротко выдохнув, рванул к горящим домам. С "низкого старта", вокруг кустов, целя в ближайшую от траншей воронку. Чтобы уже через десять секунд буквально влететь в неглубокий окопчик с осыпавшимися землей краями. Переводя дух, без сил опускаясь на дно этой не слишком приметной со стороны хутора "ямки". Прикрытой травяным склоном и небольшой насыпью, напоминающей кучу ссыпанного с телеги песка.
А спустя еще пять секунд, услышав в ПУ отчаянный мат танкистов, летчик попросту сплюнул и выругался. Прямо в эфире. Не скрывая эмоций. Поскольку хорошие новости, увы, кончились. Вместе с вышедшей из строя сорокапяткой и заглохшими танковыми моторами.
Глухой рокот, раздающийся откуда-то справа, и ударивший по ушам пулеметный лай заставили лейтенанта высунуться на миг из укрытия. Увиденное не обрадовало. Всё оказалось гораздо хуже чем можно было предположить.
Выползший из-за развалин "Ганомаг" медленно двигался вдоль окопов, поливая из пулемета замершую на левом фланге семидесятку. Вражеские пехотинцы мелькали позади полугусеничной машины, прикрываясь ее бронированным корпусом. Впрочем, как вскоре выяснилось, советский танк всё-таки не пожелал стать для врага просто мишенью, ответив огнем из ДТ, отсекая спешенных фрицев от БэТээРа.
"Ох, ё, — похолодел лейтенант, глядя как фашисты заряжают установленное в кузове бронетранспортера орудие. — Сейчас. Сейчас пальнут суки!"
Руки же тем временем сами делали то, что положено. Выуживали из сумки "Ворошиловский килограмм" и вкручивали в гнездо один из запалов.
"Только бы он сюда подошел… Только бы подошел… Ну!? Давай же, сволочь! Давай! Ближе!"
И будто услышав желание летчика, немецкий водитель внезапно остановил "Ганомаг" прямо напротив воронки, всего в двадцати шагах от нее. А затем…
Громыхнуло вражеское орудие. Бронебойный снаряд ударил семидесятку в борт в районе переднего двигателя. "Черт! Неужто убили сержанта?" — ужаснулся летчик. Как это ни странно, но сержант отчего-то казался Володе прямо-таки неуязвимым бойцом, которого ни пуля, ни штык не берут.
"Живой. Везучий чертяка!" — мысленно порадовался летчик за командира Т-70, когда через пару мгновений советский танк огрызнулся очередью из ДТ. Вот только радовался Володя недолго — ведь по всему выходило, что через несколько секунд везенье танкиста должно было закончиться. Вместе с очередным вражеским выстрелом. "Если только…".
Ну да. Надо-то ведь совсем немного. Совсем чуть-чуть. Нужно всего лишь успеть. Успеть подняться. Сделать три шага вперед. Размахнуться. Широко, от души. И просто метнуть гранату. Фугасную РПГ-41. Это ведь так просто. Почти как на учениях.
…С ошарашенным видом летчик стоял на одном колене и смотрел на весело полыхающий, превращенный в металлолом БТР, слыша лишь звон в ушах. И не слыша ни запросов сержанта в ПУ, ни треска очередей сразу трех пулеметов, ударивших от села. Ударивших наугад, в темноту. Но, тем не менее, зацепивших цель. Случайно зацепивших.
Две пули вонзились в бок, еще одна впилась в руку. Колени неожиданно подогнулись, и лейтенант грузно осел на землю, удивляясь, отчего это так голова кружится и ноги не держат, будто пьяный совсем. Боль пришла позже. Резкая, рвущая, заставляющая грызть зубами ворот, чтобы только не заорать, не заскулить, не завыть, не завопить благим матом. А вместе с болью пришло понимание, что всё, кажется, всё — отбегался. И сразу же: "Живым не дамся". Тепловизор куда-то исчез вместе с противогазом, рассыпалось прахом и переговорное устройство. Но летчик этого не заметил. Протянув здоровую руку к поясу, он попытался расстегнуть клапан на кобуре. Но не смог, поскольку тот уже был расстегнут. И не просто расстегнут, а оторван. И что еще страшнее, ТТ, его родной ТТ со звездами на щечках рукоятки, холодящий металлом пальцы, заряженный и готовый к бою, исчез. По всей видимости, банально выпал из кобуры и затерялся в густой траве, пока хозяин пытался руководить боем, минировал траншеи и бросал "Танюшки" во вражеский БТР.
"Черт! Черт! Черт! Даже застрелиться нечем!" — потеря личного оружия привела лейтенанта в совершеннейшее отчаяние. — "Идиот! Дурень! Лопух!.. Хотя… м-ма-а-ать, граната же есть!"
Граната лежала в подсумке с левой стороны и, чтобы достать ее, пришлось переворачиваться набок и, стиснув зубы и шипя от боли, нашаривать "эфку", стараясь не сорвать раньше времени предохранительное кольцо.
Секунда, другая. Ребристая Ф-1, наконец, легла в потную ладонь, и лейтенант тут же, почти не раздумывая, подтянул гранату ко рту, чтобы попытаться вытянуть чеку зубами. Увы, иного способа поставить "эфку" на боевой взвод летчик не видел. Однако и эта задачка оказалась ему не по силам. Зубы крошились, срывались и никак не желали цепляться за скользкое, удобное для пальцев, но не для зубов, колечко. В итоге пришлось цеплять чеку за ременную пряжку. И лишь тогда, после пары неудачных рывков-попыток, проблема с гранатой всё же решилась. Отлетевшим кольцом с усиками и зажатой пальцами скобой запала.
Облегченно выдохнув, летчик перекатился обратно, на спину. Перекатился и тут же снова чуть не заорал, ткнувшись простреленной рукой, точнее, локтем, в какой-то сучок.
Заполонившая сознание боль неожиданно вернула слух. Но в то же время и помешала. Помешала отследить обстановку. И заметить выскочившего из-за кучи песка вражеского солдата. И еще парочку с другой стороны. Первый немец вскинул карабин, но выстрелить не успел, согнувшись пополам и рухнув на землю. Винтовочная пуля отбросила фрица от лейтенанта, однако двое других не успокоились, а попытались подобраться поближе, метнувшись вперед, не обращая внимания на ударившую по ним автоматную очередь. Впрочем, тут же и заглохшую. И только когда по бугорку и кустам от хутора полоснул пулемет, летчик всё же опомнился, приподнимая голову и вглядываясь в мельтешение неясный теней, подсвеченных близким пожаром. Поздно. Приклад, летящий в лицо — последнее, что смог увидеть лейтенант перед тем, как наступила темнота. Полная и окончательная. Выкатилась из разжавшихся пальцев граната. Щелчок запала Володя уже не услышал.
