Москвичи забросали оппозиционеров тухлыми яйцами. Выступление позорно провалилось. Но Аксенов изображает, будто три агента Троцкого ворвались в комнату отдыха за трибуной Мавзолея и напали на Сталина. Жив он остался только потому, что троцкист-террорист был еще и великий гуманист: он не решился выстрелить, опасаясь задеть пулей кого-то из посторонних. А самому Троцкому лишь «отсутствие чувства юмора помешало использовать свой единственный шанс», т. е свергнуть Сталина и стать во главе России.
Смысл этого придуманного эпизода все тот же: подтвердить справедливость репрессий и засвидетельствовать свое почтение товарищу Вышинскому. Браво, Вася! — сказал бы Андрей Януарьевич.
* * *
Вот мы и добрели до еврейского мотива. В обоих «Сагах» он имеет множество сторон, граней, оттенков. Мы отчасти уже касались его, когда писали о том, что в обоих шедеврах обстоятельно изображено, как в Белоруссии немцы руками русских пленных расстреливают евреев, но — ни слова об уничтожении в республике миллионов — каждого четвертого белоруса.
На страницах романа Аксенова евреев много. Ну, очень много. Тут и реальные лица, например, писатели: Осип Мандельштам («Это же гений, гений!.. Его не понимают только ослы»), поэт-пароль Пастернак, стихи которого не знать наизусть для интеллигентного человека позорно, Илья Эренбург («могучее перо»), Борис Слуцкий, стихи которого очень хороши для эпиграфов и заглавий книг, здесь даже Любка Фо-гельман, моя соседка по дому, прославленная когда-то Смеля-ковым. Еще тут Масс и Червинский, Дыховичный и Слободской, а также «маркиши, феферы, квитко»… Это дополняется цитатами из того же Мандельштама: «Я пью за военные астры»… «Мы живем, под собою не чуя страны»… Из того же Пастернака: «Какое, милые, у вас тысячелетье на дворе»… «Не спи, не спи, художник»… Из Багрицкого: «Нас водила молодость в сабельный поход…» и т. д.
Тут и музыканты: «звезда первой величины вдохновенный» Эмиль Гилельс, «звезда первой величины вдохновенный» Давид Ойстрах, Никита Богословский и Фогельсон, «феерический советский еврей» Саша Цфасман и уж никак не менее феерический американский еврей Бенни Гудман… А сколько еще среди персонажей! Академик Рогальский, композитор Полкер, художник Певзнер, военврач Берг, еше военврач Гуревич, третий военврач Тышлер, парикмахер Лазик, портной Наум, старуха Каппельбаум, разумеется, есть и Шапиро, и Рабинович, а еще эстонский еврей Гриша Гольди, и даже импортный румынский еврей Илюша Вернер…
Что ж, прекрасно! Как на телевидении. Но беда в том, что почти всем этим персонажам нет житья, ибо в стране цариг жуткий государственный антисемитизм. И писатель приводит живой пример этого. «Юный хмырь» с выразительной русофильской фамилией Сранин беспрепятственно и глумливо распевал такую вот антисемитскую песенку:
Стахушка не спеша
Дохошку пехешла.
Навстхечу ей идет милицьонех.
— Свистка не слушала,
Закон нахушала.
Платите, бабушка,
Штхав тхи хубля!
— Ах, боже, боже мой!
Ведь я спешу домой,
Сегодня мой Абхаша выходной.
Купила кухочку,
Фханцузску булочку,
Кусочек маслица,
Два пихошка.
И никому не дам,
Все скушает Абхам,
А кухочку разделим пополам.
Боже милостивый, да что же тут антисемитского? Перед нами трогательный образ малоимущей старушки, верной любящей супруги, которая во имя драгоценного мужа и социальной справедливости не робеет и перед милиционером. Я бы лично гордился своей женой, если бы она вот так решительно стала на защиту курочки для меня. Конечно, штраф-то лучше бы уплатить, но у нее, видно, ни копейки не осталось, все потратила на Абрашу. И потуги юного хмыря, коверкающего произношение, тонут в величии образа замечательной старушки. К тому же, он ведь коверкает и речь милиционера, скорее всего, русского парня. Словом, не антисемитизмом тут пахнет, а русской курочкой, русским пирожком и еврейским геройством. А ведь писатель привел это, не жалея места для пространной цитаты, как самый возмутительный пример государственного антисемитизма.
В фильме евреев на экране почти нет, они в основном за экраном. Правда, есть сексуально озабоченная и придурковатая Циля, внушающая жалость. Да русский профессор Градов, пожелавший однажды стать евреем. Этим, как и многим другим, о чем уже говорилось, дается понять, что евреи самый несчастный, самый горемычный в мире народ, перечень его страданий бесконечен, и потому он больше всех заслуживает сочувствия, сострадания, восхищения.
Рассуждать об этом можно долго. Лучше предоставим слово Борису Слуцкому, любимому поэту Аксенова. К третьему тому своей эпопеи он поставил эпиграф из его стихов, а потом — разъяснение к нему на две страницы. Мы тоже приведем строки этого поэта с пояснениями совсем небольшими.
Получается, стало быть, вот как:
слишком часто мелькаете в сводках новостей…
Ну, разумеется, не только новостей. А что значит «слишком часто»? Это, например 23 серии подряд в течение двух месяцев да еще разухабистая реклама до и во время показа фильма.
… слишком долгих рыданий
алчут перечни ваших страданий…
Каких «страданий»? Например, тех самых, что размалеваны в романе и в фильме. Кто составляет их «перечни»? Например, как мы видели, Аксенов и Барщевский, Сванидзе и Млечин. А чьих «рыданий» они ожидают? Всего человечества. А в частности, например, Матвиенко, и она рыдает.
Надоели эмоции нации
вашей,
как и ее махинации…
Что за нация? Разумеется, гваделупская. А какие «махинации»? Об этом сказано выше очень много.
И обрыдли все ваши сенсации
средствам массовой информации.
Что за «сенсации»? Да хотя бы вот эти самые две «Саги», поданые как шедевры.
Для полноты впечатления повторим целиком:
Получается, стало быть, вот как:
слишком часто мелькаете в сводках
новостей,
слишком долгих рыданий
жаждут перечни ваших страданий.
Надоели эмоции нации вашей,
как и ее махинации.
И обрыдли все ваши сенсации
средствам массовой информации.
Так сказал покойный Слуцкий. Его с горечью и болью дополнила здравствующая Юнна Мориц:
Как мало в России евреев осталось,
Как много жида развелось…
* * *
Как вы помните, Аксенов возмущался по телевидению похабной песенкой «Ты целуй меня везде». Но Боже милостивый, какие сексуальные загогулины вытворяет сам со своими персонажами именно везде: на свободе и в заключении, на фронте и в тылу, в московской маршальской квартире и в деревенском чулане, на сеновале и на снегу, в библиотеке и в шкафу, даже в лесу на свежем пеньке… И притом — со всеми персонажами: с маршалом и домработницей, с полковником и женой маршала, с офицерами и солдатами, с поэтессой и художником, с теннисистами и мотоциклистами, с марксистами и троцкистами…
