– Потому что если все это правда, – заговорил Майкл, тщательно взвешивая каждое слово, – то этому человеку уже заплатили за работу. Значит, поздно что-либо предпринимать.
Джим оторвался от Энни.
– Что значит – поздно? – Звериная ярость уже угасла, но глаза его были полны ненависти. – Должен быть какой-то способ.
Майкл все еще сидел на полу, прислонившись к книжным полкам. Его галстук съехал набок, две верхние пуговицы рубашки были оторваны, с разбитой нижней губы стекала кровь.
Он, тяжело помотав головой, посмотрел на двоюродного брата.
– Не думаю, – сказал он.
Холодный, жесткий голос Кэри показался спасительным дуновением здравомыслия в атмосфере безумия, царившей в комнате.
– Мне кажется, друзья мои, что надо перестать тратить силы на бессмысленные эмоции. От Майкла вы все равно ничего не добьетесь. Если вы хотите что-то сделать, надо действовать самим.
Энни и Джим обменялись взглядами. Джим подошел к столу и снял телефонную трубку.
В Брюсселе было самое начало седьмого. В четырех или пяти футах над головой Оливии человек в черном кожаном пиджаке завершал работу. Он прикрыл, но не запер дверь в подвал (поскольку он должен был имитировать несчастный случай), положил ключ в карман, потом восстановил телефонную связь. Вставил выбитое стекло, заправил постель и тщательно прибрал всю квартиру. Все это время Клео, сгорбившись от боли, сидела в углу прихожей за вешалкой и дрожала от страха и ненависти, пока он не ушел.
Сейф, как сразу поняла Оливия, был сделан наподобие старых холодильников. Даже когда дверь была не заперта на замок, изнутри его открыть было нельзя. Внутри было абсолютно темно и пахло пылью. Хотя Оливии удалось нащупать две крошечные дырочки в задней стенке – слишком крошечные и слишком забитые пылью, чтобы пропускать достаточно воздуха, – она решила, что, если кто-нибудь не придет на помощь, она умрет от удушья. Она понимала, что звать на помощь бессмысленно, все равно ее никто не услышит. Когда кричишь, расходуешь больше кислорода, чем когда просто сидишь и ждешь. Но Оливия никогда не умела сидеть и ждать.
Вот и тогда, в Лондоне, она открыла ящик.
Ящик Пандоры.
Она говорила себе, что Джимми и Энни рано или поздно забеспокоятся и пошлют кого-нибудь ее проведать. И старалась не думать о том, что если кто-нибудь и попадет в дом, то ни за что не додумается открыть дверь в подвал, которым никто никогда не пользовался.
Оливия села на пол в холодном, темном, душном сейфе, и на нее нахлынула волна панического ужаса. Тогда она начала стучать кулаками в дверь своей стальной тюрьмы, рыдать, звать на помощь. А потом, когда паника отступила, она стала убеждать себя в том, что самое страшное уже позади, она выживет и не сойдет с ума. Мысль о том, что она может сойти здесь с ума, была еще более пугающей, чем мысль о смерти.
Инспектор брюссельской полиции сказал Джиму, что каждый час по улице Эрнста Алларда проезжает патрульная машина и никто не заметил ничего подозрительного.
– Я могу послать туда машину еще раз, – пообещал он, – и если мои люди увидят хоть малейший признак…
– Но там может и не оказаться никаких признаков, – перебил его Джим, тщетно пытавшийся держать себя в руках. – Неужели вы не понимаете? Ее пытаются убить, если уже не убили.
Едва он успел положить трубку, раздался негромкий стук в дверь, и Дейзи пошла ее открывать. Вошла Луиза с бледным, измученным лицом.
– Все разошлись, – сообщила она и, немного помолчав, добавила: – Оказывается, довольно трудно выпроваживать людей из дома и при этом оставаться тактичной.
– Значит, отсутствие именинника никого не расстроило, – заметила Кэри. – Лишнее свидетельство вашего потрясающего умения принимать гостей, Луиза.
Луиза взглянула на Майкла. Глаза ее слегка расширились при виде разорванного ворота и следов крови на лице, но она ничего не сказала по этому поводу, а только спросила:
– Так на чем вы порешили?
– Мы порешили на том… – Питер встал, подошел к креслу, в котором теперь сидел Майкл, и злобно пнул его ножку. – Мы порешили на том, что этот подлец сейчас разбудит своего проклятого пилота и велит ему готовить самолет, чтобы доставить этих людей в Бостон, к первому рейсу на Брюссель.
– Зачем?
– Видишь ли, твой муж говорит, что если за Оливией кто-то охотится, то его уже нельзя остановить.
– Тогда, конечно, они должны лететь. – Луиза была вымотана до предела, но держалась на редкость спокойно и сдержанно. – Только почему бы тебе самому не дать распоряжения пилоту? – Она взглянула на мужа, и ее лицо выразило нечто вроде презрения. – В конце концов, – добавила она, – тебе пока придется взять бразды правления в свои руки.
Оливия утратила всякое представление о времени. Она попыталась сесть в позу лотоса, насколько это было возможно в такой тесноте, и проделать несколько упражнений на расслабление по системе йоги, чтобы избавиться от ужаса. Но ей тут же пришло в голову, что она слишком глубоко дышит, расходуя драгоценный воздух, а для поверхностного дыхания ей не хватало ни умения, ни спокойствия. Она бессильно опустилась на пол. Долгое время она пребывала в полном оцепенении, и оказалось, что так легче, гораздо легче. Может быть, лучше и вправду просто заснуть и никогда больше не просыпаться.
Она действительно заснула – на несколько минут или несколько часов, – но проснулась, остро ощущая, что она просто сидит и ждет помощи или смерти, вместо того чтобы попробовать спастись самой.
Подсвечники. Она пошарила вокруг, нашла один из них и неловко поднялась на ноги.
Две дырочки в стенке. Все это время у нее был инструмент, которым она и не подумала воспользоваться. «Что с тобой случилось, Оливия?» – спросила она себя.
Она ощупала подсвечник в поисках острых углов, но все поверхности были слишком гладкими, закругленными, единственной потенциально полезной частью казались зубцы розетки, в которую вставлялась свеча. Так пробуй же, черт побери, пробуй, делай что-нибудь!
Ничего не получалось. Серебро было слишком мягким, а стальная стенка слишком толстой и прочной. Оливия заплакала. Конечно, было полной бессмыслицей пытаться расширить эти идиотские дырочки серебряным подсвечником, ведь это же сейф, черт возьми, сейф. Он специально сделан для того, чтобы противостоять инструментам профессиональных взломщиков. Нет, она только зря расходует воздух, приближая смерть.
Брюссельская полиция сообщила, что офицеру никто не открыл дверь в восемь часов утра. Значит, хозяйка скорее всего последовала совету полиции и переехала – возможно, в гостиницу.
– Бернар Мартенс, – вдруг вспомнила Энни. Они с Джимом как раз должны были вылететь из ньюпортского аэропорта в Бостон на личном реактивном самолете Ариаса. – Бернар наверняка не откажет в помощи.
