Еще один час ушел, чтобы установить, что покойный действительно являлся мистером Эймоном Уэйнрайтом из Беннерфилд-холла, а не каким-нибудь другим беднягой, найденным мертвым в постели шлюхи.
Мой адвокат возразил против последнего термина, и юристы опять сцепились. Тем временем мои ноги уже дрожали от усталости. Несмотря на то, что маленькому юристу удалось-таки выхлопотать мне отдельную камеру, я еще не постигла науку спать шумными ночами в Ньюгете.
Но ведь слегка сгорбленная поза только сделает правдоподобнее мою маскировку под Голубку. Я позволила себе устало опереться на перила загородки.
Пристав подошел ко мне и ударил полицейской дубинкой по перилам, чуть не угодив мне по пальцам. Я отдернула руки и выпрямилась.
В тот день мои дела шли не особенно хорошо. На каждое упоминание о моей «профессии» галерка отзывалась противными смешками. Во всем зале не осталось сухих глаз, когда адвокат Элис трогательно описывал, как тяжело та переживает смерть любимого отца. Я плакала вместе с остальными.
Лорд Б. тоже ухитрился пробиться на трибуну. Он уделил много времени, чтобы окончательно убедить публику, будто я жадная до чужих денег злодейка высшего разряда. Подозреваю, что этот портрет он писал с себя самого. Он во всеуслышание признался, что когда-то мы были в связи, точнее, как он выразился, что когда-то он попал под действие злых чар Черной Птицы (похоже, слова можно было перекручивать как угодно) и лишь чудом спасся, не запятнав своей чести.
Какой молодец!
Долгий день подходил к концу, а мне так и не дали возможности сказать в свое оправдание хотя бы слово. Судья стукнул молотком и объявил, что заседание продолжится завтра и тогда же будут заслушаны новые свидетели.
Я представить не могла кто. Лебедь? У нее был такой же озадаченный вид, как у меня самой. Юрист? Что ж, он мне симпатизирует, так что его отзыв мог бы помочь.
Потом я заметила мужчину, который сидел в ближайшей ко мне галерее. Он расположился на несколько рядов выше, где зал наполовину скрывала тень, поэтому я не могла его хорошо разглядеть. Наверняка я могла сказать лишь то, что он был высоким, широкоплечим и темноволосым.
Неужели Сударь наконец?
Прежде чем вести меня обратно в Ньюгет, мне дали несколько минут переговорить с юристом и его спутницей. Лебедь сразу же заключила меня в дрожащие объятия. Юрист был черным как туча. Тогда я поняла, что мои скверные впечатления о ходе процесса недалеки от истины. Я высвободилась из объятий Лебеди и бросила взгляд на верхние ряды. Мужчина ушел.
— Ты видела его? — спросила я у Лебеди. — Высокого темноволосого мужчину вон там?
Лебедь нахмурилась и удивленно заморгала.
— Я видела такого мужчину, как ты описываешь, но я думала, что ты презираешь лорда Малкольма Эшфорда.
О! Я сникла.
— Я думала…
Лебедь повела бровью.
— Ты думала, что видела Сударя, — догадалась она.
— Я чувствую себя глупо. — Потом я нахмурилась. — А что здесь понадобилось Эшфорду?
Лебедь пожала плечами.
— Любопытство? В конце концов, ты от него сбежала.
Я фыркнула.
— Скорее радость, что беда обошла его стороной.
Я устало прикрыла глаза. Комната как будто пошатнулась.
Подошел надзиратель.
— Пора идти, мисс.
Мне хотелось бежать, нестись по коридорам Олд-Бейли, как помешанной, царапаться, кусаться и пускать пену изо рта — все, что угодно, лишь бы не возвращаться в холодный каменный мешок. За железные прутья.
На обратном пути мы проходили мимо виселиц. Утром мы шли той же дорогой, но тогда я верила, что сила простой невиновности склонит чашу весов в мою пользу. Теперь я поняла, что меня в самом деле могут повесить.
Затянуть на шее петлю, пока не наступит смерть… смерть… смерть.
Деревянные виселицы поскрипывали на ветру. На секунду я представила, как в петле болтается тело, — пышное тело с темноволосой головой и восхитительной грудью.
Я не хочу умирать.
Тем не менее становилось абсолютно ясно, что меня вполне могут признать виновной в убийстве Эймона и я стану очередной достопримечательностью города, наподобие Воксхолл-Гарденз[45]или лебедей в Гайд-Парке.
Оглушенная жестокостью своей вероятной доли, я позволила втолкнуть себя в тускло освещенную камеру. Я рухнула на тюфяк, слишком испуганная, чтобы плакать. Жалела ли я, что брала от жизни лучшее? Жалела ли, что ослушалась родственников и не вышла за ненавистного Эшфорда по их указке?
Месяц назад я бы рассмеялась при одном упоминании об этом.
Теперь мне было не до смеха.
Глава тридцать третья
Бостон
Рев «Боинга-737» убаюкивал и вводил в транс. Мик не обращал ни малейшего внимания на остальных пассажиров юго-западного рейса, которые были заняты своими ноутбуками и гаджетами с видом успешных и важных людей, со всей серьезностью направляющихся туда, куда и положено успешным и важным людям. Глядя в голубое небо на высоте тридцати двух тысяч футов, Мик не мог отделаться от ощущения, что летит не туда.
Самолет держал курс на Чикаго, но голова и сердце Мика оглядывались через плечо на Бостон.
Не имея возможности пользоваться мобильным на борту, он буквально сходил с ума, потому что никак не мог проверить, ответила ли Пайпер на его сообщения и звонки. Чтобы немного успокоиться, он опустил руку в карман брюк, намереваясь достать телефон, но вместо него вытащил коробочку, которую Пайпер подарила ему накануне вечером.
Мик грустно улыбнулся. Он совсем забыл о подарке в безумной спешке подготовить выставку. О, кого он пытается обмануть? Он забыл обо всем прошлой ночью, в том числе и о подарке, и вовсе не потому что был занят. А потому что пронзительный ветер, дувший от холодного плеча Пайпер, превратил его в ледышку. Прошлой ночью он думал только о том, как из рабочей комнаты Пайпер испарился весь кислород, когда она поджала губы и спокойно сказала: «Мне нужно идти».
В один миг открытая, сладострастная, энергичная Пайпер, которую он полюбил, исчезла. Вернулась в свою пещеру. И все из-за него.
Пальцы Мика дрожали, когда он срывал упаковочную бумагу с подарка. Под оберткой была простая белая коробочка, какую дают в торговом центре, когда покупаешь булавку для галстука.
Он открыл крышку.
И почувствовал, что его желудок кувырком пролетел все тридцать две тысячи футов.
Пайпер подарила ему ключи от своей квартиры.
