Филиппа скрестила руки на груди, и ткань рубашки туго обтянула ее грудь.
– Правда? Я что-то такого не припомню…
Взгляд Уоррика притягивали ее белоснежная шея, босые ноги, линия груди. Он почувствовал, как в нем пробуждается желание… Уоррика охватило беспокойство. Он не думал, что в нем проснутся чувства, когда шел сюда.
– Прекрати свои глупые игры, Филиппа. Ты прекрасно помнишь, что говорила мне на днях.
– Ну хорошо. Я говорила, и что дальше?
Уоррик растерялся от того, что она так быстро сдалась. Ему хотелось задать следующий вопрос, но он боялся услышать на него ответ. От того, что скажет сейчас Филиппа, зависело очень многое. Для него Филиппа всегда оставалась частью его жизни, и теперь он страшно боялся потерять ее.
– Скажи, ты говорила серьезно?
Филиппа не сразу ответила. У Уоррика перехватило дыхание. Почему она молчит?
– Да, – наконец промолвила девушка, гордо подняв подбородок.
– И когда ты, интересно, поняла, что любишь меня?
– Я не могу сказать, когда именно. Я всегда любила тебя.
– В таком случае ты имеешь в виду просто детскую любовь.
Уоррик подошел к Филиппе.
– Да, когда-то я испытывала к тебе детскую любовь, но я уже не ребенок.
– Да, ты взрослая женщина.
Он коснулся темных волос, падавших на грудь Филиппы, и удивился тому, что его пальцы дрожат.
– Хочешь сказать, что, когда была помолвлена сначала с Сесилом, потом с Ридом, ты любила меня?
– Да.
Он вгляделся в ее потемневшие глаза.
– Но если бы Сесил не умер, ты бы вышла за него замуж, несмотря на то что любишь меня?
– Я говорила тебе, что не обладаю мужеством и отвагой. – Филиппа подошла к окну и продолжала разговаривать с Уорриком, стоя к нему спиной. – И потом, ты хотел стать моряком и всю свою жизнь посвятить морю.
– Ты говоришь так, как будто ревнуешь меня.
– К морю? – Филиппа раздвинула шторы и взглянула на залитый лунным светом сад. Ее лицо с правильными чертами призрачно мерцало в темноте. – Да, я действительно ревновала тебя к твоей мечте.
– Но ведь на днях ты посоветовала мне снова начать выходить в море.
Филиппа резко повернулась и взглянула Уоррику в лицо.
– Так ты последуешь моему совету?
– Возможно.
Подойдя к ней, Уоррик увидел, как на ее шее пульсирует голубая жилка.
– Я хочу знать, сильна ли твоя любовь ко мне. Филиппа взглянула на Уоррика снизу вверх. Ее темные волосы падали густыми прядями на спину и грудь.
– Настолько сильна, что я готова отдаться тебе здесь и сейчас.
– Тебе легко говорить, потому что ты знаешь, что я никогда не сделаю подобного.
Филиппа внимательно взглянула в глаза Уоррика и развязала тесемки на вороте ночной рубашки.
Тонкая ткань соскользнула с ее плеч, и рубашка упала на пол к ногам девушки. В рассеянном свете луны, падавшем из окна, ее тело казалось нежным и трепетным. У Уоррика перехватило дыхание. Она оказалась миниатюрнее Фионы, и в то же время ее тело имело более мягкие женственные формы. Белоснежная кожа Филиппы свидетельствовала о том, что она никогда не лежала нагой на солнце под открытым небом. Филиппа взволнованно дышала, ее глаза пылали страстью.
Уоррик погладил ее по щеке, его пальцы слегка коснулись ее шеи и верхней части груди. Его рука в нерешительности приблизилась к ее соску и наконец легла на него. Уоррик думал, что девушка сейчас оттолкнет его, охваченная страхом или отвращением, что она отпрянет от него и убежит. Но из груди Филиппы вырвался тихий стон наслаждения. И Уоррик понял, что она не только любит его, но и испытывает к нему настоящую страсть.
Сделав над собой неимоверное усилие, Уоррик отступил от девушки и поднял с пола ее ночную рубашку. Взяв ее из его рук, Филиппа прижала мягкую ткань к своей груди.
– Ты не хочешь меня, – прошептала она. На ее глаза навернулись слезы.
Он коснулся кончиками пальцев ее губ и почувствовал, что они дрожат.
– Я хочу тебя, Филиппа, поверь. Но я не могу овладеть тобой сейчас, в такой обстановке.
Положив ладонь на ее затылок, он поцеловал ее в губы.
Глава 35
Харрисон подстегивал своего гнедого мерина, спеша поскорее добраться до усадьбы Корбеттов. Он сгорал от нетерпения снова увидеть Джесмонд, с которой больше месяца находился в разлуке. Харрисон подбадривал себя тем, что Джесмонд скоро станет его женой. От этой мысли у него радостно сжималось сердце и в крови загорался пожар страсти.
И вот наконец он увидел ее, свою любимую. Высокая стройная фигура Джесси мелькала среди деревьев парка. Она обладала решительной мужской походкой, которая не нравилась Харрисону. Джесси, должно быть, гуляла и теперь возвращалась домой. День стоял прохладный и пасмурный. Небо затягивали тучи, а между деревьями клубился туман. Джесси надела плащ, отделанный золотой тесьмой, и широкополую шляпу. Ее лицо показалось Харрисону бледным и исхудавшим, но все равно столь прекрасным, что у Харрисона перехватило дыхание.
– Джесмонд! – окликнул ее Харрисон и направил к ней коня.
Подъехав к Джесси, он спешился, но не бросился обнимать ее, считая неприличным демонстрацию своих эмоций. Даже чувствуя сильную страсть, Харрисон старался держаться в рамках приличий и соблюдать все условности, принятые в обществе. Взяв ее руку в мягкой замшевой перчатке, он поднес ее к губам.
– Добро пожаловать домой, Харрисон, – приветливо встретила его Джесси.
Ее улыбка показалась ему скорее печальной, чем радостной. В глазах Джесси блестели слезы. Харрисон удивился, потому что Джесси очень редко плакала, даже в детстве. Взглянув на Джесси еще раз искоса, Харрисон решил, что ошибся и что она выглядит как обычно. Ему не понравилось только, что она держалась отчужденно. Мысли Джесси витали, по-видимому, далеко отсюда. Она никогда не скучала по нему. Во всяком случае, не больше, чем по Уоррику или Филиппе. И такое отношение огорчало Харрисона. Джесси не влекло к нему так, как влекло его к ней. Порой ему казалось, что ее больше, чем семейная жизнь, манят наука и занятия, несвойственные женщине. Ее прогулки по побережью в поисках окаменелостей и обследования пещер смущали Харрисона. Впрочем, сейчас ему не хотелось ни о чем таком думать, и он отогнал неприятные мысли.
Вечером, закрывшись в своей комнате, Джесси достала из шкафа белое атласное платье с вышитыми белыми розами и разложила его на постели. Ее свадебный наряд. Она сшила его накануне отъезда из Лондона по распоряжению матери. Теперь Джесси казалось, что с тех пор прошло сто лет.
