Это должна быть лампа, и в ней должен быть керосин. Она не позволит Вселенной обмануть ее надежды еще раз.
Туннель был тесным. Эрика с трудом протискивалась в него, тяжело дыша. От страха по телу бежали мурашки, череп заполняло странное пульсирующее давление.
Стены находились очень близко друг к другу. Ни пространства, ни воздуха, от страха у Эрики сжало грудь, и она почувствовала, что тонет — в черных водах Эгейского моря, — задыхаясь, погружаясь в небытие.
Она подавила желание повернуть обратно.
«Нет, иди, ты уже почти на месте».
И в самом деле, Эрика была уже близко. Достаточно близко, чтобы рассмотреть — да, слава Богу, это лампа, такая же, какую она разбила в тронном зале.
Она стояла на полу, заброшенная, покрытая известняковой пылью, За ней поднималась плоская белая стена. Тупик.
Забыл Роберт эту лампу или поставил здесь с какой-то целью?
Ответ не имел значения, если в лампе был керосин.
Спичка начала потрескивать.
— Нет!
Это слово прозвучало рыданием.
Если спичка сейчас погаснет, она не сможет зажечь лампу.
Эрика стала протискиваться быстрее, молясь, чтобы ей хватило времени.
Проход расширился примерно на фут, и она получила возможность преодолеть оставшееся расстояние в два шага. Лампу она видела ясно, длинный фитиль уходил в корпус, где сквозь стекло виднелся керосин.
Эта чертова штука будет гореть.
Эрика присела на корточки, не замечая боли в колене, сняла стекло и поднесла спичку к фитилю.
Фитиль не загорался.
— Ну давай, давай же!
Она смутно сознавала, что пронзительно, истерично кричит, охваченная паникой.
Эрика пыталась снова и снова, тыча крохотным пламенем в фитиль и не добиваясь результата.
— Давай же!
Крик вернулся к ней волнами эха. Фитиль не загорался, а спичка догорала, вспыхивала и почти гасла, вспыхивала снова…
Догорела.
Мгновение темноты и крушения всех надежд — но язычок пламени дополз до длинного черенка спички, вспыхнувшего последним красновато-оранжевым огоньком.
Эрика ткнула им в фитиль, страстно желая, чтобы тонкий, как соломинка, черенок воспламенился.
Фитиль зашипел. Он отсырел от просачивающейся влаги. Может, жидкость в лампе вовсе не керосин. Может, это просто дождевая вода, скопившаяся по капле за годы, обманувшая ее, как мираж.
— Ну давай же, пожалуйста…
Хоть черенок был длинным, пламя быстро уничтожало его. И, припекая пальцы Эрике, неумолимо приближалось к концу.
Фитиль отказывался гореть.
Эрика произнесла последнюю просьбу, бесполезную, как и предыдущие, по остатку черенка пробежали красные змейки, обжегшие ей пальцы, и она невольно выронила догоревшую спичку.
Но оказалась не в темноте.
Через несколько секунд недоумения она поняла, что в самый последний миг фитиль зажегся.
Она добилась своего. У нее столько света, сколько понадобится.
— Спасибо, — прошептала Эрика. — О, спасибо, спасибо.
Она не представляла, к кому обращается — к Богу, космосу или бронзовой Персефоне на рыбачьей пристани.
Несколько секунд Эрика сидела неподвижно, испытывая только благодарность, чувство, малознакомое ей. Наконец, подняв лампу, встала и начала поворачиваться.
Потом замерла, глядя на стену перед собой, в которую упирался проход.
Она была слишком гладкой, белой, непохожей на известняк, и легкие разводы на ее поверхности были оставлены не просачивающейся водой. То были следы мастерка.
Стенка представляла собой кладку. Роберт заложил проход, работая при свете лампы. Покончив с делом, он оставил ее, до половины налитую керосином, на тот случай, если понадобится вернуться.
Эрика подняла лампу выше и увидела в стене какой-то четкий изъян.
То было отверстие шириной от силы шесть дюймов, на уровне ее груди. Единственное в стене смотровое окошко, вентиляционный проем…
Пригнувшись, Эрика заглянула внутрь.
Стена была толщиной не меньше фута, и отверстие было похоже на миниатюрный туннель. В нем лежала кучка белых костей.
Наверное, останки крысы. Это первое, что пришло ей в голову.
Потом Эрика разглядела, что это фаланги пальцев, а также костяшки, лучевая и локтевая кости.
Кисть руки и предплечье скелета. Человеческого.
Потрясенная, она крепко сжала ручку лампы, чтобы не уронить.
Кто-то был… замурован заживо… за этой кладкой. И оставлен, будто жертва средневековой пытки. Брошен в этих катакомбах умирать от голода и жажды.
Эрика хотела было отступить и отвернуться, но ее удержала одна деталь.
На запястье был серебряный «Ролекс», все еще блестящий.
Она знала этот «Ролекс». Перед первым отлетом в Европу она стояла в ньюаркском аэропорту рядом с его владельцем, и он раздраженно вскидывал руку, чтобы взглянуть на часы.
Тогда она в последний раз видела мистера Фернелла.
До этой минуты.
Глава 17
Доверие не входило в число добродетелей Эндрю Стаффорда. После того как много лет обманывал людей, которые ему доверяли, он не верил никому.
Возможно, Роберт планировал засаду, возможно, нет. Эндрю предполагал худшее.
В полумиле от поворота к обрыву Барроу-Фоллз он перевел рычаг переключения передач «феррари» в нейтральное положение и заглушил двигатель. Ориентируясь в свете подфарников и сиянии луны, съехал по склону холма на сотню ярдов, затем свернул в лес и поставил машину в сосновой рощице.
Роберт, если уже был на месте и лежал в засаде, не услышал бы, как приехал Эндрю.
С пола возле пассажирской дверцы он взял сумку, захваченную из домика для гостей. Повесил ее на плечо, потом сложил вдвое большой пакет, взятый из стального ящика, и сунул в боковой карман пальто.
Выходя из машины, Эндрю закрыл дверцу мягко, беззвучно.
К открытому пространству вела тропинка, но он по ней не пошел. Стал красться по лесу, время от времени останавливался, прислушивался, нет ли преследования. Но слышалось только бесконечное шипение водопадов где-то вдали за деревьями.
Когда оно стало таким громким, что заглушило почти все другие звуки, Эндрю опустился на колени и снял сумку с плеча.
В ней лежали оптическая труба ночного видения с сильным увеличением и мощный световой амплифайер, позволяющий видеть ночью как днем. Прибор в нижней части трубы был способен посылать инфракрасный луч на четыреста пятьдесят футов, улучшая видимость в сложных условиях.
