Акт V, сцена V
Замок в Дуксе
1787–1798
Вы слышали этого необыкновенного человека? Я знаю лишь нескольких людей, которые могут сравниться с ним в познаниях, интеллекте и воображении.
Граф Ламберг о Казанове в письме к Дж. Ф. Опиц (1785)
Здесь [в Дуксе] находится еще один совершеннейший оригинал, брат художника Казановы из Вены, литератор, поэт, философ, астролог, предсказатель и колдун — полубезумец.
Граф Клари о Казанове (1787)
Примерно в феврале 1784 года Казанова в качестве секретаря венецианского посла в Вене присутствовал на обеде с графом Йозефом Шарлем де Вальдштейном, главой знаменитой пражской семьи с поместьями по всей Чехии. Граф в свои двадцать с чем-то лет еще не состоял в браке — к огорчению его матери, — служил императору Иосифу II и владел огромным имением Дукc (иначе — Духов) на северо-востоке Чехии. Дукc располагался вблизи модного курорта горячих источников, Теплице, и не очень далеко от Дрездена, поэтому вполне вероятно, что Казанова слышал о нем раньше. Однако он не мог знать, что в замке имелась библиотека, насчитывавшая, как он сам потом утверждал, сорок тысяч томов — или всего лишь двенадцать тысяч, если верить брату Вальдштейна, «и большинство из них я бы бросил в огонь». Тем не менее собранию книг в 1784 году потребовался библиотекарь.
Казанова умел ладить с шумными молодыми аристократами, и Вальдштейн оказался одним из таких. Общего у мужчин было только пристрастие к разнообразному чтению и некоторые специфические познания в каббале. При их первой встрече граф упомянул книгу «Ключи Соломона», а позднее тем же вечером повернулся к венецианцу-каббалисту и сказал: «Стало быть, поезжайте в Чехию со мной. Я отправляюсь завтра».
Приглашение было принято не сразу, но когда 23 апреля 1785 года умер Фоскарини, Казанова оказался и безработным, и бездомным. Опять. Он совершил поездку в Карлсбад, чтобы увидеть свою старую подругу принцессу Любомирскую, бывшую там на водах, а затем поехал в Теплице и Дукc. Он согласился занять пост библиотекаря в замке за годовой оклад в тысячу флоринов (тогда — около ста фунтов) — это была солидная плата — и вдобавок получил возможность питаться вместе с хозяевами домашней пищей, статус гостя и разрешение совершать регулярные поездки в Теплице. Хотя Казанова часто бывал в Праге — следя за публикацией своего романа «Икосмерон» и премьерами опер «Дон Жуан» и «Милосердие Тита», и еще чаще в Теплице, в течение долгого времени ему приходилось жить в маленьком чешском городке. Переезд в Дукc стал последним в его жизни.
Хозяин, граф Вальдштейн, в Дуксе часто отсутствовал. Казанова, несомненно, завидовал графским подвигам в Европе: попытке увезти в безопасное место французскую королевскую семью, прославившей аристократа в Лондоне и Вене как мужественного и храброго человека. Возможно, именно Вальдштейн послужил прообразом для вымышленного героя романа «Алый Первоцвет». Однако про свой долг перед семьей и про своего библиотекаря граф забывал.
Комнаты Казановы в замке выходили окнами на парадный двор и на центральную площадь Дукса, тогда и ныне — унылого провинциального городка. Относительно современный замок был построен в стиле классического итальянского барокко, поэтому напоминал церковное учреждение и казармы и пребывал в довольно запущенном состоянии, хотя при нем также имелись охотничий домик и конюшня на сто двад цать лошадей — район был известен как прекрасное место для лесной охоты, с суровой погодой, продолжительной снежной зимой и тяжелой атмосферой из-за запаха добываемого поверхностным способом угля. У ворот возвышался обелиск в стиле барокко со зловещими вырезанными в камне сценами, изображающими ад. Когда Казанова смотрел на падение Дон Жуана в «ад» — в люк на сцене Ностица, — то, возможно, думал, что он сам страдает от собственного варианта «dissolute punito» («наказания распутника») — наказания провинциальным адом за то, что жил слишком на широкую ногу и слишком хорошо.
Джакомо не был единственным несчастным обитателем замка или единственным там человеком с неопределенным статусом. Так, управляющий замка, немец, которого звали Георг Фельдкирхнер (либо Фолкирхер), считал себя более важной персоной, нежели бедный итальянский библиотекарь, и делал жизнь Казановы невыносимой. Еще один слуга, Карл Видероль (Видерхольт) аналогичным образом презирал Казанову за претензии на аристократизм и литературную известность, хотя сам не умел даже читать. Посетители замка Дукc описывали имение как сообщество настоящих чудаков: «здесь жили конюх-еврей, кучер-француз и английские лошади — вы не понимали, в какой стране очутились», и это вгоняло Казанову в уныние. Еще здесь был элегантный, украшенный фресками в духе барокко садовый павильон, через который можно было ходить вдоль расчерченных французских садов, и огромный английский парк, где устраивались конные скачки.
Но библиотекарь неизбежно имел лишь косвенные связи с истеблишментом, предававшимся скачкам, охоте и стрелявшим фазанов. Шум и запах лошадей были повсюду, а питаться, в отсутствие Вальдштейна, приходилось в неприятной компании Видероля и Фельдкирхнера, готовил же им сварливый и бездарный повар. Пища оставалось единственной чувственной радостью, доступной Казанове, но за столом в Дуксе он видел мало хорошего.
Одним из преимуществ Дукса, однако, с точки зрения Джакомо, являлась близость к городку Теплице, ненадолго ставшему на раздираемом войной континенте центром притяжения для искателей удовольствий и курортниц. В 1787 году княжество с большим замком в Теплице, который по-прежнему доминирует в этом маленьком городке, унаследовал Иоганн Непомук Клари-Альдринген. Иоганн был женат на бельгийской принцессе Кристине де Линь, которая, как и ее отец, князь Шарль Жозеф де Линь, бежала от Французской революции. В это время Казанова и подружился с ними в Теплице. Семья де Линь была связана с Вальдштейном через родственников и знала Казанову по Вене и Праге. Замок де Линя конфисковали революционеры, и в конце 1780-х и в 1790-е годы принц тратил значительные суммы на дом своей дочери в Теплице, с огромными роскошными комнатами, и с видом на городскую площадь. Он чувствовал себя счастливым, встретив другого беженца из дореволюционного высшего общества, и с ним Казанова в последний раз снова с радостью стал шевалье де Сенгальтом.
Революция и ужас террора потрясли людей, на гильотину отправились многие из друзей и бывших любовниц Казановы. Словоохотливая, остроумная, богатая и непростая семья Клари и де Линь приняла библиотекаря из соседнего замка, и он стал гостем вечером в Теплице и в маленьком театре при замке. «Надевайте Ваш парик, мы собирается в Теплице — все Клари и де Линь будут рады видеть Вас», — обращается к Казанове де Линь в своем обычном дружески-приказном стиле. Принц также писал: «Mon cher Казанова, Вы никогда не постареете — не с Вашим сердцем, Вашим гением и Вашим желудком… Приходите к нам повидаться, мы не перестаем говорить о Вас… У меня прямо все прыгает в волнении от такой перспективы».
Именно принцу — писателю, большому любителю женщин и знатоку придворных обычаев и слухов от Версаля до Санкт-Петербурга — Казанова первому показал черновик собственных воспоминаний. Де Линь сказал, что не смог прочесть ни одной главы, чтобы не испытать зависти, удивления, интереса либо эрекции. Он был очарован книгой, как и самим Казановой. Принц был превосходным комментатором, поскольку прожил в чем-то сходную с венецианцем жизнь, и высказал мнение о том, например, что рассказы о царице Екатерине II и о Фридрихе Великом являются наиболее достоверными из всех тех, что ему доводилось встречать. Убежденность де Линя, как бывалого путешественника и сверстника Казановы, в правдивости мемуаров делает его, пожалуй, главным свидетелем в защиту Казановы. Мужчины «упали друг другу в объятия», как было указано, словно беженцы из потерянной эпохи, знающие, что внешний мир «катится к дьяволу».
