Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
На самом деле между Николаем Романовым и Михаилом Горбачевым много общего, и прежде всего — личная трусость, страх перед своей же страной.
У Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, Андропова не было страха перед Россией (пусть по некой наивности, как у Брежнева, но не было!). Иное дело — последний царь Романов и последний Генсек Горбачев. В первой четверти XX века Россией уже руководили специалисты по диалектическому материализму — Владимир Ленин и Лев Троцкий. Но разве им, Ленину и Троцкому, холодным и очень жестоким людям, могло прийти в голову то, с чем жил последние полгода демократ-материалист Геннадий Бурбулис: разоружить страну, окончательно, уже навсегда раздарить собственные земли, вместе с людьми, сотнями тысяч русских людей (Крым, например), нанести смертельный удар по рублю, по экономике, по своим заводам, то есть убить свою страну…
Все империи рано или поздно разваливаются.
Так ужасно, так жестоко не разваливался никто и никогда: ни до, ни после Союза ССР.
Никто и никогда.
С такими потерями.
Полторанин замер. Он сразу понял все, что хочет услышать от него Президент, и приготовился к ответу.
Ночь плотно окутала дачу, и в небе все так же мерцали звезды, равнодушные к тому, что происходит на земле…
— А идея, между прочим, отличная, да? — Полторанин встал, перевернул стул спинкой вперед и уселся перед Ельциным. — И Гена… Гена ведь сочинил, да?.. Гена добротно накатал, хорошо.
Ельцин откинул бумаги на стол и потянулся за рюмкой.
— Михал Сергеич-то что… — Полторанин шмыгнул носом, — Михал Сергеич в гроб себя сначала загнал, а теперь — решил шевельнуться, тесно ему в гробу оказалось, не понравилось!
Рюмка скрылась в кулаке так, что ее не было видно, из-под пальцев виднелся лишь маленький кусочек красного стекла.
— А из СНГ, Борис Николаевич, — Полторанин опять шмыгнул носом, — тоже, я думаю, мало что выйдет, да? Кто-нибудь, Гамсахурдиа например, сразу взбрыкнет, иначе его ж свои… местные товарищи не поймут.
Они ж все там, в Грузии, власти хотят, все поголовно, потому и в бутылку лезут… Если человек не знает куда, к какой пристани он держит путь, для него ни один ветер не будет попутным. А надо как, Борис Николаевич? — Полторанин говорил очень спокойно, делая большие паузы, но уверенно. — Братский славянский союз. Братья мы или кто? Плюс, допустим, Назарбаев. А почему нет? Русских в Казахстане полно, каждый второй! Назарбаев — это как приманка, пусть все видят, что дорога открыта! И тут, Борис Николаевич, интересная вещь выйдет: не мы будем виноваты, что кого-то в союз к себе не позвали — да? Это они, ребята с окраин, Гамсахурдиа тот же, виноваты, что к нам не идут…
Ельцин молчал, уставившись в лампу. Полторанину вдруг показалось, что Ельцин совершенно его не слышит, но Полторанин говорил, говорил:
— …А чтобы новые краски, Борис Николаевич, были, чтоб СНГ, значит, не реставрировал СССР, потому что на хрена нам это надо, да? В славянский союз можно, я думаю, и Болгарию пригласить — а почему нет? Тоже славяне…
— Кого? — не понял Ельцин.
— Болгарию! — повторил Полторанин, — на правах конфедерации. Как Бенилюкс: три разные страны как одна… А лучше — Кубу. А что эта Куба болтается, понимаете, там, в океане, как не пришей кобыле хвост? Кастро нам до черта должен, не отдает, так мы весь остров заберем — плохо, что ли? У Франции есть Гваделупа и Таити — заморские территории Ельцина. А у нас будет Куба — заморская территория России. Ведь Кастро в социализм по ошибке попал!
— Шта-а? — Ельцин поднял глаза, — как… попал?..
Он, все-таки, очень быстро пьянел.
— Очень просто, Борис Николаевич: на Кубе верный кагэбэшник был — Алексеев. Жутко грамотный парень, посол. А Кастро в первые дни очень хотел с Кеннеди встретиться, рвался к нему, Кеннеди уперся — упрямый… это — что-то!
Тогда Алексеев… очень спокойно… в посольской резиденции, на Варадеро, объяснил Фиделю за рюмкой чая, что американцы сейчас перекроют Кубе свою, капиталистическую половину планеты, а мы, СССР, если он, моховое болото, к нам быстренько не примкнет, закроем для Кубы другой лагерь, социалистический. А это, извините, — треть Европы плюс Китай! И кому тогда Фидель свой сахар будет продавать?
Фидель задумался — и быстро стал коммунистом!
Но Куба — это на перспективу, Борис Николаевич, а пока — на троих: Россия, Украина и Белоруссия. В России очень любят, когда на троих!
А столица — в Киеве. Мать все-таки. Михал Сергеичу скажем большое спасибо, выпросим ему еще одного Нобеля, чтоб Раиса не очень злилась, и в пять секунд собираем…
— То есть конфедерация славян, я правильно понимаю?.. — перебил его Ельцин.
— Ага, — Полторанин прищурился. — И это отлично будет, да?..
— Я вот шта-а думаю, Михаил Никифорович… — Ельцин вдруг встал, отодвинул штору, — а шта, если…
— Что «если», Борис Николаевич?
— А вдруг он нас всех, — Ельцин резко повернулся к Полторанину, — сразу арестует, понимашь, и — в тюрьму?
— Кто?
— Горбачев.
— В какую тюрьму? — опешил Полторанин. — За что?
— За это самое, Михаил Никифорович!..
Ельцин медленно разжал кулак, и рюмка аккуратно соскользнула обратно на стол.
— Хотел бы я увидеть того прокурора… ага, который подпишет ордер на арест Президента России, — хмыкнул Полторанин. — Как-кой прокурор, если по Конституции каждая республика может выйти из СССР когда угодно?..
— Республика! — Ельцин поднял указательный палец. — Именно республика! А тут один Президент решил. С Полтораниным.
— Так Президент и должен решать за всех, Борис Николаевич…
Свет от лампы успокаивал, даже чуть усыплял, на Полторанина нападала зевота. Он старательно прикрывал рот рукой, стараясь показать, что ему крайне важен этот разговор.
— Есть Хельсинки, — упрямо продолжал Ельцин, — принцип нерушимости границ. Брежнев подписывал…
— Он подписывал, вот пусть с него и спрашивают! — махнул рукой Полторанин. — При чем тут Брежнев? Ельцин за Брежнева не отвечает.
— Ельцин отвечает за Россию в составе Союза… — не согласился Борис Николаевич. — А Хельсинки пока никто не отменял.
— Как это никто?.. — засмеялся Полторанин. — Мы отменили, Борис Николаевич! Мы! Взяли — и отменили! Мы же отпустили Прибалтику. И все только рады. Весь мир! Какая еще, к черту, нерушимость границ?
Ельцин пододвинул к себе рюмку и задумался.
— Россия весной проголосовала за Союз… — тихо сказал он.
У Ельцина была чисто русская манера вести разговор: спокойная-спокойная, где важно все, каждое слово, каждый взгляд…
— Так это ж когда случилось… — Полторанин опять махнулся. — Протащим через Верховный Совет, Руслан протащит: Россия решила — Россия передумала… Наш же вопрос! Внутренний… Я вот не знал, ага: в двадцать втором году, когда Ленин придумал Советский Союз, все республики послали его к чертовой матери; договор никто тогда не подписал, хотя чем только Ленин не грозил… Заставить — никого не смогли!
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
