Земля, кровь и легкий пух
Пусть тебя удержат, дух.
Слову, воле покорись
И ко мне сюда явись.
Правду скажут пусть уста,
Совесть будет же чиста.
После в ад к себе уйди
И назад не приходи.
Соль начала испускать голубоватое свечение, и Трев наклонился над зеркалом, стараясь телом укрыть этот свет от посторонних глаз. Вспыхнуло пламя, язычки его, поколебавшись, сделались ровными. В самой середине треугольника вдруг блеснула искорка, сразу превратившаяся в полупрозрачную и небольшую — с палец величиной — мужскую фигурку. Прозрачные одежды духа развевал ветер, не выходящий за пределы треугольника, длинные волосы трепало так, как если бы там бушевал ураган. Скрестив руки на груди, дух поднял голову и воззрился на Трева светящимися глазами.
— Что ты хочешь узнать?
Трев поежился. Хасмаль предупреждал его, что Говорящие подчас держатся надменно и бывают опасными. И еще он говорил, что хотя они всегда отвечают на вопросы правдиво, но тем не менее формулируют свой ответ так, что его бывает сложно понять. Однако Хасмаль никогда не упоминал о том, как страшно видеть такое существо перед собой в зеркале, когда тебя и его разделяет лишь тоненькая полоса крови и соли. Буквально ощущая, как гнев крошечного сверкающего человечка заполняет собой все вокруг, Трев не сразу отыскал нужные слова.
— У меня… мне… было видение. Я видел, что… что сестры мои мертвы. Убиты. А их… их… головы выставлены на стене в Калимекке. Что это был за сон?
Человечек не сводил с него глаз.
— Это был не сон. Ты увидел правду, и открыл ее тебе… — Он сделал паузу: — …друг.
Трев с силой зажмурился. Две раздувшиеся, изуродованные смертью головы над стеной вновь представились ему столь ясно и отчетливо, что видение это по силе воздействия можно было уподобить колу, воткнутому в живот. Нет, Элли и Мардит не могли умереть… ведь он обещал каждой из них хорошего мужа — из высших слоев Калимекканского общества. Он ввел их в такие круги знати, о которых его родители не смели даже заговаривать. Он делал для них все, что было в его силах… защищал, заботился, ублажал. А теперь их убили словно преступниц, а он все это время скитался по свету, оставив их в руках врагов!
— Кто разговаривал со мной? — спросил он сразу же, как только смог взять себя в руки. — Почему он сообщил мне о сестрах? И почему утверждал, что погибли они из-за Ри?
Говорящий ответил уклончиво:
— Тайна Ри была раскрыта, и ложь пала на его голову, однако те, кто наказывает всякий обман, не смогли добраться до него, и кара пала на его близких. Твои родители тоже убиты, как и родные остальных друзей Ри. Вы потеряли все, что имели. И вам некуда будет вернуться вне зависимости от того, останутся Драконы в городе или нет.
— Кто убил их? — спросил Трев.
— Тот, кто держал клинок, действовал по чужому приказу; тот, кто отдал приказ, сам получил его; а отдавший ему распоряжение тоже исполнял чужую волю. Но если проследить цепочку к самому началу, она приведет к Ри, к тому дню, когда он поклялся в том, что останется в Калимекке и возглавит Волков Семьи, и в ту же ночь нарушил свою клятву.
О чем бы Трев ни спрашивал, Говорящий уклонялся от прямого ответа. Трев нахмурился, пытаясь придумать вопрос, который все-таки заставит духа открыть ему именно то, что он хочет узнать: имя человека, убившего сестер, и второе имя — того, кто отыскал его в этом, более чем укромном уголке мира. И еще — зачем потребовалось этому неведомому «другу» утруждать себя.
Снаружи, за тонкой перегородкой палатки выл ветер, и внутрь залетали снежинки, кружившие над постелями и зеркалом. Трев пригнулся, чтобы прикрыть его собой. Однако несколько снежных хлопьев все же попали на постепенно исчезавшую линию из соли и крови, соединив мостиком пространство внутри треугольника со всей остальной поверхностью зеркала.
Говорящий, с каждым мгновением становившийся все более прозрачным, внимательно следил за тем, как гаснет пламя, и, заметив мостик, радостно завизжал. Прежде чем Трев успел что-либо предпринять, дух завопил.
— Свободен! — закричал он голосом не более громким, чем шепот, и стремительно выпрыгнул из очерченного солью и кровью треугольника. Скользнув вдоль грязной полосы растаявшего снега, он взвыл. — Это кровь! Кровь! Теперь ты мой!
И внезапно исчез.
Трев пристально смотрел на зеркало, в котором только что находился Говорящий. Он и представления не имел, почему был избавлен от злой участи, вне сомнения уготованной для него духом, однако собственная жизнь вдруг утратила для него всякую цену. Его сестры, девочки, ради которых он жил, погибли. Голос, обратившийся к нему в видении, во всем обвинял Ри, однако Трев отлично понимал, что тот здесь ни при чем. Он сам решил последовать за Ри, зная, что оставляет Мардит и Элли в Калимекке на произвол судьбы, без единственного и надежного защитника и опекуна, коим он был для них. Если бы он не покинул их, девочки были бы живы. Или же он сам принял бы смерть вместе с ними.
И тот, и другой исход казался ему сейчас одинаково желанным.
Ри уже отправился в путь, намереваясь уничтожить Драконов, и Трев мог пожелать своему другу только добра. Он и сам обещал Соколам свою помощь. Однако он нарушил другой обет, принесенный им много лет назад… обет, который обязался выполнять, не щадя своей жизни. Он не сумел защитить своих младших сестер, двух девочек, которых любил больше всех на свете. Он не сдержал свою клятву.
Трев посмотрел на крохотный ножичек, которым только что надрезал палец. Острое, но короткое лезвие не подходило для задуманного им. Его собственные кинжалы лежали в изголовье постели… два роскошных подаренных Ри клинка, вполне пригодных для намеченной цели. Трев выбрал тот, на котором был вычеканен герб Сабиров. Он сбросил с плеч шерстяное одеяло, расшнуровал ворот рубашки и приставил острие кинжала к коже — слева от грудины, нащупав пальцами впадину между ребер, чтобы клинок не уперся в кость.
Закрыв глаза, он прошептал:
— Прости меня, Элли. Прости и ты, Мардит. Когда мы встретимся там, в Вуали, я постараюсь загладить свою вину перед вами.
И более не задумываясь и не сожалея о страшном поступке, он вогнал клинок себе в сердце.
На другом краю лагеря Валард откатился от девушки, которую только что тискал, и со стоном стал на колени. Черты его исказились от боли, и, вскрикнув, он впился пальцами в собственное лицо. Девушка воскликнула:
— В чем дело? Что с тобой?
Но прежде чем она успела подняться, чтобы бежать за помощью, припадок, каковы бы ни были его причины, прошел сам собой. Валард умолк, и на лице его появилось удивленное выражение.
Он поднялся на ноги, бормоча:
— Я свободен. Свободен.
И оглядел фургон с таким видом, словно никогда не видел его.
— Что ты делаешь? — спросила девица, но, бросив на нее короткий взгляд, Валард отрицательно качнул головой. А потом, накинув шерстяное одеяло на голое тело, распахнул дверь и исчез в ночи. Оставшаяся незахлопнутой дверь закачалась на петлях под натиском сильного ветра. Девица с ругательством швырнула вслед любовнику опустошенную ими обоими бутылку хмельного зелья, поеживаясь вылезла из постели и заперла дверь.
