Что делать с остальными судами эскадры — я еще не решил. «Смоленск» с его абсолютно ненужными во Владике снарядами надо как-то переправить в Порт-Артур — ну, это будет отдельная операция. Да и Курилы пора захватывать, сбежавший из Индийского океана Одуванчик на подходе. А потом, наверное, так и оставить «Ослябю» в составе владивостокского отряда крейсеров, ибо он больше крейсер, чем броненосец.
После узла связи я наконец отправился к портному. Им оказался пожилой еврей, прельстившийся на сильно повышенное жалованье и согласившийся ради этого два года безвылазно просидеть на закрытой базе. Но деньги-то деньгами, однако и поработать ему тоже иногда хотелось! Вот только с этим в силу малочисленности и непритязательности местного гарнизона было как-то не очень, так что мой приход он встретил с энтузиазмом. Когда же портной уразумел, что ему предстоит сшить мундир государственному канцлеру, и этот канцлер — вот он, прямо тут и стоит в каких-то потертых синих тряпках, — это надо было видеть! Единственно, что несколько смущало готового немедленно приступить к работе и выдать шедевр мастера, — полное непонимание того, как этот самый шедевр должен выглядеть. Но тут я ему помог. Напрягши память и художественные способности, я за полчаса смог достаточно подробно объяснить, как выглядел Штирлиц.
— Вот мне как раз такое, — пояснил я. — Что за повязка на рукаве? Красная, вот тут белый круг в черной окантовке, внутри… э-э-э… буквы «ГК». И когда мне можно будет покрасоваться в обновке? Всякие побрякушки на мундир — вот они… — С этими словами я достал сделанные еще в Георгиевске листья, молнии и прочее.
Договорившись, что завтра надо будет зайти на примерку, а послезавтра, возможно, уже за мундиром, я счел свои дела на сегодня почти завершенными, оставалось только поужинать. На вопрос, где тут кормят, оперативный сказал, что ужин будет доставлен в мои апартаменты по первому требованию, и это возбудило во мне нехорошие подозрения.
— А что, личный состав базы всегда питается там? — поинтересовался я. — Вон у вас на стене распорядок, где написано, что ужин в двадцать тридцать. Сейчас двадцать двадцать, так что куда мне идти?
Столовая, под которую был задействован холл «дворца», оказалась столь же неуютной, как и остальные помещения. Но зато кормили там здорово, я с трудом превозмог искушение не отказаться от третьей порции лосося… «Так что не все плохо», — подумал я, с некоторым трудом направляя свой обожравшийся после недельной сухомятки организм на второй этаж.
Весь следующий день я провозился с «кошкой». Затолкать в фюзеляж аппаратуру радиоуправления и подключить ее получилось быстро, но сразу встал вопрос: а куда девать оператора? «Кошачий» фюзеляж имел ширину всего метр под центропланом, а на уровне пилотского места еще меньше. Причем даже на этом месте обзора прямо вниз не имелось… Пришлось извращаться. Пилотское кресло было обрезано по ширине и сдвинуто на дециметр влево. Штурвал тоже удалось переместить, а вот педали — нет. Так что посадка получилась как в горбатом «запорожце», то есть ногами вправо… А правее пилота и чуть сзади него было оборудовано лежачее место оператора. Прямо под его мордой в полу был сделан застекленный вырез, и часть носовой обшивки тоже заменили стеклом. Ближе к вечеру я слетал посмотреть, что получилось. Перекошенная посадка особых проблем не создавала, наблюдатель тоже остался в целом доволен… Так что завтра за мундиром — и во Владик, «Гера» с охраной уже там.
Изготовление канцлерской амуниции я специально осуществил вдали от Питера — а то Гоша наверняка стал бы утверждать, что так не положено. Но я посмотрел, в каком виде предшествующий канцлер Горчаков разгуливал по Берлину на одноименном конгрессе… Да лучше уж кольцо в нос и боевую раскраску туземного короля из Новой Гвинеи! А тут народ сначала на периферии привыкнет, во что я одет, тогда и в столицах особых вопросов не возникнет. На всякий случай я сочинил: один погон и одно пустое плечо символизируют, что канцлер является и военной, и гражданской властью. Про молнии в петлицах и сочинять ничего не надо было — такие символы означали у нас в Георгиевске допуск к электроустановкам до двадцати киловольт. По поводу фуражки Гоша уже пенял мне: мол, зря я шастаю по приемам в пилотке, типа не положено… Ладно, фуражка даже лучше в том смысле, что в дождь очки не забрызгивает, особенно если тулья высокая. Что бы еще про дубовые листья придумать? Символ насаждения чего-нибудь прогрессивного, наверное, или… посажения оного? Ладно, потом разберемся. И портной вроде как успевает в срок, а ведь поначалу что-то говорил мне насчет нескольких дней и примерок. Но, услышав от меня встречный вопрос: «Вы таки думаете, что канцлеру будет нужен всего один мундир за всю его и вашу долгую жизнь?» — проникся и начал творить.
Так что сразу по окончании возни с «кошачьей» кабиной я получил этот мундир, повертелся в нем перед зеркалом и погрузился в «пересвет», который должен был доставить мою персону во Владик.
Так как о своем прилете я никого лишнего не предупреждал, на аэродроме меня ждала только охрана — хорошо хоть, что я на второй день своего пребывания в Питере отправил сюда «оку» и «нару», а то пришлось бы в бричках каких-нибудь разъезжать по городу! Они прибыли впритык, позавчера, и теперь на встречу с командующим владивостокским отрядом крейсеров я поехал на механической тяге — вверх-вниз по горкам, исключительно из которых и состоял город Владивосток.
У входа в особняк штаба отряда никого хоть отдаленно напоминающего часового не обнаружилось. Пожав плечами, я в сопровождении трех охранников зашел внутрь. Опять никого — ни дежурного, ни даже швейцара! Но тут из примыкающего к вестибюлю коридора вышли три беседующих морских офицера — и замерли в изумлении… Действительно, картина перед ними была та еще — бородатый штандартенфюрер в зеркальных очках, а у него за спиной три автоматчика в камуфляже! Такое ведь далеко не со всякого перепоя привидится.
— Кто вы такой и что вам угодно? — наконец прорезался голос у самого старшего из них.
— Меня зовут Георгий Андреевич Найденов, — кротко пояснил я, — и работаю я тут, у нас в России, канцлером. Это личный представитель императора, причем с правом распоряжаться от его имени. Может, слышали? А пришел я сюда с Карлом Петровичем Иессеном поговорить, не подскажете, где бы мне найти его превосходительство?
Контр-адмирал изучал какую-то обширную бумагу, когда дверь в его кабинет приоткрылась, туда сунулся было показывавший мне дорогу кавторанг, но я оттеснил его и вошел сам. Хозяин кабинета поднял на меня глаза, в которых — вот те на! — появилось узнавание.
— Господин государственный канцлер? — неуверенно спросил он, вставая. При этом посмотрел на лежащую перед ним бумагу, потом снова на меня.
— Он самый, — подтвердил я, подходя к его столу. Интересно, с чем это он сравнивает открывшуюся его взору картину?
На столе лежал свежий номер «Владивостокской газеты». Как раз посреди страницы торчал мой портрет, довольно похожий, только почему-то до пупа увешанный орденами. «Надо бы узнать, — подумал я, — действительно у меня их столько или это просто у художника так разыгралась фантазия?» Дальше шло сообщение о назначении меня канцлером, моя краткая биография (от начала двадцатого века в общем-то правильная) и приписка, что, по непроверенным сведениям, канцлер скоро собирается посетить столицу Приморья. А чуть ниже был еще один портрет, не мой и в орденах по ширинку — но на этот раз вполне обоснованно, ибо это было изображение генерал-адмирала. И сообщалось в тексте под рисунком о грядущем через три дня приезде оного персонажа…
