И сейчас, ухватив крепко мать за шею, она требовала, чтобы закрыли ставни и не впускали в комнату ночную тьму. Все бросились к окнам, и тогда только девочка соизволила разжать ручонки и улыбнуться. Мать была с ней рядом, в закрытых окнах уже не был виден страшный черный лик несчастья.
Ее усадили на стул, принесли ей кашу. Анжелика же пошла сменить платье, надеть хорошо накрахмаленный передник и спрятать свои разлохматившиеся волосы под новым чепчиком.
Мэтр Габриэль негромко разговаривал с пастором Бокером и его племянником, тоже пастором, недавно бежавшим из Севеннских гор. Он приехал оттуда, держа за руку четырехлетнего сынишку Натанаила. Этот ребенок тоже был сейчас в доме мэтра Берна и еще двое близнецов из обширного семейства Карреров, — когда там появилось одиннадцатое дитя, соседи решили прийти на помощь и разобрали детей бедного адвоката по своим домам.
Онорине очень нравилось быть среди стольких детей, и она разболталась.
— Мама, — спросила она вернувшуюся в комнату Анжелику, — а где этот красивый господин, который дал мне золотую погремушку?
— Какой красивый господин? — спросил мэтр Габриэль.
— Какая погремушка? — подозрительно заинтересовалась тетушка Анна.
Анжелика подумала, что притворяться было бы нелепо.
— Господин де Бардань был так любезен, что сделал ребенку подарок.
Наступило холодное молчание. Онорина старательно отправляла в рот свою жидкую кашу, а потом проговорила задумчиво, мечтательно улыбаясь:
— Вот бы у меня был такой отец!
Последнее время она упорно искала себе отца. Сначала она выбрала пастора Бокера, но тот разочаровал ее: «Детка, я люблю тебя как свою духовную дочь, но я не могу солгать и назвать себя твоим отцом».
Не принял на себя такую ответственность и водонос, с которым она очень дружила. Теперь она нащупывала почву относительно господина де Барданя, но время выбрала неудачно.
Анжелика поскорее унесла ее в альков в глубине кухни и уложила спать. Но малышка упорствовала:
— Это не мой отец?
— Нет, моя маленькая.
— А где он, мой отец?
— Далеко, очень далеко.
— На море?
— Да, на море.
— Тогда я возьму лодку и поеду к нему.
Перед глазами ее мелькнуло видение чудесного путешествия, потом веки опустились, и она уснула, истомленная волнениями этого дня.
Анжелика занялась приготовлением ужина. Домашние хлопоты помогали ей подавить волнение. Она не видела господина де Барданя с тех пор, как он сделал ей предложение, и только послала ему одно письмо с просьбой терпеливо ждать ее ответа.
Едва все сели за стол, где стояла дымящаяся миска съедобных ракушек, как зазвонил колокольчик у ворот. Все посмотрели друг на друга с тревогой. Колокольчик послышался снова. Мэтр Габриэль встал:
— Я пойду. Если мы не ответим, это может показаться подозрительным.
— Нет, лучше я, — сказала Анжелика.
— Пошлем слугу.
Но слуга, сам не зная почему, боялся пойти к дверям.
— Разрешите мне пойти, — настаивала Анжелика, положив руку на рукав купца. — Самое обычное дело, что к дверям идет служанка. Я спрошу сначала через окошечко, кто там, и приду сказать вам.
За окошечком прозвучало:
— Это вы, госпожа Анжелика? Можно с вами поговорить?
— Кто там?
— Разве вы не узнаете меня? Я Никола де Бардань, королевский наместник.
— Это вы? — ослабевшим голосом проговорила Анжелика. — Зачем вы пришли?.. Арестовать меня?..
— Арестовать вас?.. — Бедняга чуть не задохнулся от возмущения и не сразу продолжил:
— Так вы думаете, что я только на это способен? Арестовывать людей направо и налево?.. Очень вам благодарен за такое мнение обо мне. Я знал, что упрямцы, с которыми вы общаетесь, готовы изображать меня каким-то людоедом, но все же…
— Я вас обидела, простите. Вы тут один?
— Один ли я? Ну, конечно, моя дорогая. И я в маске. И закутан в плащ цвета этих стен. Человек моего положения, если уж допускает глупость пуститься в галантные авантюры, предпочитает ходить один, не привлекая к себе внимания. Если меня узнают, то осмеют навсегда. Но я обязательно должен поговорить с вами. Это очень важно.
— Что случилось?
— Что же, мы так и будем разговаривать через ворота? Может быть, вы, все-таки позволите мне стать в уголке двора или сами выйдете в этот переулок, где совсем темно и нет прохожих… Черт возьми, госпожа Анжелика, из какого дерева вы сделаны? Королевский наместник, правитель Ла-Рошели, тайно пришел к вам, оказывает вам честь оторвать вас от кухонных забот, а вы принимаете его, как игроки в кегли подбежавшего пса.
— Я в отчаянии, но ваше тайное посещение — неважно, что вы королевский наместник — испортит мою репутацию.
— Вы положительно невозможны, вы сведете меня с ума. Значит, вы действительно совершенно не желаете видеть меня!
— Это мне, на самом деле, теперь очень неудобно. Вы же знаете, в каком я трудном положении среди этих людей, которым должна служить. Если меня заподозрят…
— Я как раз и пришел, чтобы вытащить вас из этого гнезда еретиков, где вас поджидает страшная опасность.
— Что вы хотите сказать?
— Откройте эту калитку и узнаете.
Анжелика медлила.
— Я только предупрежу мэтра Берна.
— Этого еще недоставало!
— Я не стану называть вас, но мне надо же как-то объяснить, куда я делась, пусть не надолго.
— Правильно. Но поторопитесь… Один звук вашего голоса, аромат вашего дыхания сводят меня с ума.
Анжелика вернулась к дому как раз, когда мэтр Берн, встревожившись, спускался уже с крыльца.
— Кто это звонил?
Она быстро объяснила, что пришел королевский наместник, сказала и зачем он пришел. Глаза купца загорелись такой же яростью, с какой он бросился душить напавших на нее негодяев.
— Этот подлый папист! Ну, я ему задам. Я покажу ему, как соблазнять моих служанок в моем же доме!
— Нет, не вмешивайтесь. Он хочет сообщить мне что-то важное.
— Что это за важные новости? Слова вашей невинной дочки достаточно объяснили уже… Всем уже известно, что он остановил на вас свое внимание и собирается сделать вас своей любовницей и поселить в таком качестве в этом городе. Об этом уже вся Ла-Рошель говорит!
Анжелика удерживала изо всех сил метра Габриэля, который мог бы швырнуть ее, как пучок соломы. Она говорила серьезно и убедительно:
— Успокойтесь же. У господина де Барданя в руках власть. Не время ссориться с ним сейчас, когда нам так нужно его заступничество, когда наше и так непрочное положение еще ухудшилось, и нам может грозить виселица.
