сладостями и отправить домой. Наши жены были бы лучшими друзьями.
Мы прожили бы жизнь на полную катушку, без каких-либо сожалений.
Пусть мне этого не дано, но я хочу, чтобы ты пообещал мне, что сделаешь это. Что будешь жить ради себя. Каждую секунду. Каждую минуту. Каждый день. И каждый год.
И чтобы сделать это, ты должен понять: случившееся со мной не твоя вина. У меня было полно времени, чтобы проиграть все варианты того, что могло произойти в тот день. Смысл лишь в том, что я сам виноват.
Я выпил. Сел за руль. Убил ту женщину. Сотворил с собой такое.
Но я бы поступил точно так же, если бы это значило уберечь тебя от подобной участи. Такова обязанность старшего брата. Даже теперь я хочу тебя защитить. И единственный способ сделать это – сказать, что я никогда тебя не винил и та авария произошла не из-за тебя.
В тот день мне следовало послать отца ко всем чертям и сказать, что ты поедешь на танцы с нами. Мне следовало заступиться за тебя… тогда и множество раз до этого… но я ничего не сделал. Я тебя подвел.
Я смирился с этим и надеюсь, что однажды ты простишь меня.
Я не мог и просить о лучшем брате. Когда отец возвел меня на пьедестал, ты молчал, хотя был таким же одаренным и талантливым, как я. Ты подбадривал меня, когда тобой пренебрегали. Теперь я это вижу. Время показало мне, насколько это было неправильно. Мне жаль. Ты ничуть не хуже, чем я мог бы быть. Теперь я смотрю матчи с тобой по телевизору и чертовски горжусь.
Но дело не только в хоккее. В тебе. В том, как ты изо всех сил старался жить за нас двоих. Как пытался, чтобы я участвовал в каждом сделанном тобой шаге. Как ты звонил и болтал со мной часами, когда, уверен, у тебя имелось много других дел.
Так что же теперь, Хантер? Знаю, что ты будешь скучать по мне так же сильно, как и я по тебе.
Но живи.
Ради себя.
Без сожалений.
И время от времени приходи на причал, чтобы в память обо мне сделать глоток того дешевого отвратительного пива.
Ты был единственным, за что я цеплялся все эти годы.
Тем, кто побуждал меня держаться.
Ты был моим вдохновением.
С любовью,
Джон
Охваченный рыданиями, я опускаю голову. Будто написанные братом слова ломают последнюю цепь вины, к которой я так привык.
Будто он знал, что именно я хотел услышать.
Будто понимал, что без него мне трудно ориентироваться в этом мире и поэтому бросил мне спасательный круг.
Будто хотел оставить за собой последнее слово, чтобы я больше не сомневался в том, как он ко мне относился.
Я знаю, что со временем боль утихает, а грусть проходит, но будь я проклят, если это не будет приносить вечные страдания.
Я позволяю слезам течь, а когда они заканчиваются, делаю глоток дурацкого пива.
Смех становится неожиданным даже для меня, но я не могу не вспомнить, как Джон гостил здесь летом, до того как произошла авария. Каким сумасшедшим и беззаботным он был. Как много мы смеялись. Как сильно любили.
Рядом со мной стоит маленький контейнер, в котором хранится моя часть пепла Джона. Я беру его и медленно высыпаю в озеро.
Я даю ему то, чего он хотел в тот день.
Быть здесь, когда умрет.
Чтобы быть окруженным солнцем, водой и воспоминаниями.
Не знаю, как долго не двигаюсь с места, но знаю, что она рядом. Я знаю, что она сидела здесь все это время, предоставляя мне необходимое пространство, чтобы я мог погоревать, и время, чтобы я мог во всем разобраться.
Когда я, готовый уходить, поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь, я счастлив увидеть ее здесь. Светлые волосы, развевающиеся на ветру, и сострадание в улыбке.
Я понимаю, что сегодня оставляю здесь брата, но безгранично рад, что, сделав это, ухожу к ней. И я планирую следовать последнему наставлению Джона.
Я буду жить.
Ради себя.
И без сожалений.
Эпилог 2. Деккер
Год спустя
В воздухе витает возбуждение.
Я впитываю все. Людей, толпящихся вокруг или сидящих на трибунах. Специальную площадку для детей, где они могут вылезти из инвалидных кресел и взять санки, чтобы покататься на льду. Работников в голубых футболках, которые готовы помочь каждому.
А потом я замечаю его.
Хантер стоит на дальней стороне катка. Он в парковочной зоне – месте, где родители оставляют инвалидные кресла детей, перед тем как направиться к трибунам. Здесь дети могут почувствовать себя детьми. Здесь их развлекают клоуны, они могут поболтать о хоккее или о чем-то еще и получить некую независимость. Сидящий на корточках Хантер широко улыбается, разговаривая с маленькой девочкой.
Все, что я люблю в нем, можно выразить в этом моменте – его страсть, напористость, доброту, любовь и преданность.
Прошедший год был для него тяжелым, и поэтому так трогательно видеть, как он увековечивает память о своем брате.
Кто-то подходит и, похлопав Хантера по плечу, передает ему микрофон. Церемония открытия вот-вот начнется.
Люди улюлюкают и вопят, когда он по раскатанному ковру выходит в центр катка. Мой отец свистит громче всех.
– Спасибо, что пришли, – говорит Хантер и прочищает горло. – То, что полтора года назад стало моей мечтой, сегодня наконец-то превращается в реальность. Хоккейный комплекс Джона Мэддокса официально открыт.
Когда арену заполняют аплодисменты, Хантер находит меня взглядом. На его губах играет нежная улыбка, и, уверена, только я замечаю навернувшиеся на его глаза слезы.
– Эта арена для вас. Неважно, какими способностями вы обладаете или не обладаете, важно лишь то, что вы хотите получить шанс играть в хоккей… И я сделаю все возможное, чтобы предоставить вам этот шанс. – Еще один взрыв аплодисментов. – Мой брат был удивительным человеком, и он будет жить в этом проекте. – Чтобы собраться, Хантер на мгновение опускает голову, а потом снова находит меня взглядом. – Деккер, не могла бы ты оказать мне честь и выйти сюда?
Я вздрагиваю от его просьбы, но она не должна меня удивлять. Мы без устали работали рука об руку, чтобы сегодня это место оказалось готовым к открытию.
Мне требуется несколько секунд, чтобы подойти к Хантеру. Он переплетает наши пальцы и одаривает меня беззаботной ухмылкой.
– Обычно, чтобы обозначить старт чего-либо, многие перерезают красную ленту. Но здесь, на арене Джона П. Мэддокса, нам
