Пейзаж в восточных горах за Эдо напоминал классическую картину, написанную каким-нибудь старинным придворным художником. Город далеко внизу казался солнечным бликом, размытым дымом от пожаров, которые возобновились с новой силой из-за того, что не было дождей, способных остановить их. Но высота остужала лес. Свежий ветер обдувал Сано, генерала Исогаи и старейшин Огами и Уэмори, расположившихся в деревянной беседке на вершине горы.
— Признателен вам за то, что вы оказали мне честь, посетив мое летнее имение, досточтимый канцлер. Приятно укрыться от жары, не правда ли? — сказал Огами, обмахиваясь веером.
— Да. — Но Сано не обманула попытка представить это как простой пикник. — Могу я спросить, что вы хотите сказать такого, чего нельзя было сказать в городе?
Старейшины неодобрительно переглянулись.
— Вы не изменились, несмотря на пережитое недавно, — пыхнув трубкой и прокашлявшись, сказал Уэмори. — Вы по-прежнему склонны к прямоте.
— На мой взгляд, это говорит в его пользу. — Генерал Исогаи улыбнулся Сано. — Примите поздравления, что счастливо выбрались из этой мясорубки. Я уж подумал, что на этот раз вам конец.
— Рад, что вы вернули расположение правителя Мацудаиры, — добавил Огами.
— Вам бы следовало больше верить в меня. — Сано сказал это непринужденным тоном, но в его голосе послышался укор этим людям, да и другим союзникам, покинувшим его в трудный час. Они, позабыв о гордости, толпились перед его особняком, чтобы засвидетельствовать почтение, несли богатые дары, чтобы умилостивить его. Он простил всех — вместо того чтобы покарать. — Надеюсь, в следующий раз вы будете знать, на чью сторону встать. Ибо если вы проиграете, победитель может оказаться не столь великодушен.
— Великодушие — ничто, — бросил генерал Исогаи. — У нас общие интересы.
— Действительно, — мягко согласился Сано. Спору нет, они нужны друг другу. — Никто из нас не удержится в одиночку.
— Плохое рождает хорошее, — сказал Уэмори. — Ваши неприятности стоили того, чтобы избавиться от Хосины.
— Без него его фракция развалилась на кучки недовольных ворчунов, — добавил Огами. — Ни одна из них не имеет достаточно сил, чтобы встать между вами и правителем Мацудаирой.
— Это вас и спасло, — напомнил Уэмори. — В отсутствие козней со стороны Хосины, настраивавшего правителя Мацудаиру против вас, тот готов признать предателем правителя Мори, а не вас.
— Хоть вы на самом деле так и не доказали это, — сказал Огами, имея в виду то обстоятельство, что у Сано в конце расследования солидных свидетельств было не больше, чем в начале. — Признание медиума не в счет. Вы могли силой заставить ее заявить о том, что сеанс медитации был сфабрикован.
Таким образом, было лишь заявление Сано против заявлений его врагов. Сано понимал, что многие, включая этих троих, не до конца уверены в его невиновности. Однако никто не смеет объявлять об этом в открытую.
— Вы думаете, что правитель Мацудаира действительно считает, что канцлер Сано невиновен? — обратился Уэмори к Огами и генералу Исогаи.
Генерал пожал плечами:
— Не имеет значения. Такова должна быть его официальная позиция.
Поскольку теперь Сано был силен, как никогда, и с ликвидацией фракции Хосины ему практически ничто не угрожало, многие из бывших приспешников Хосины поспешили перейти на его сторону. После правителя Мацудаиры Сано был самой крупной фигурой в Японии. Всякий должен был очень хорошо подумать, прежде чем снова обвинять его в чем-либо. Сначала Сано разозлило, что тень подозрения все еще витает вокруг него, однако жаловаться ему было не на что; это все же лучше, чем принудительное ритуальное самоубийство.
— Все для вас складывается лучше, чем до убийства правителя Мори, — сказал Огами.
— Это старые новости, — мягко возразил Сано. — Простите меня за нетерпеливость, но не могли бы вы перейти к делу?
Старейшины посмотрели на генерала Исогаи. Генерал огляделся, удостоверяясь, что вокруг нет никого, кто бы мог их подслушать.
— Не слишком-то благодушничайте! — сказал он. — Правитель Мацудаира все еще для вас опасен.
— Вы полагаете, мне это неизвестно? — спросил Сано, прекрасно понимая, что является уязвимой мишенью, а его позиции более шатки, чем когда-либо.
— Конечно, известно, — сказал генерал Исогаи. — Чего вы, по-моему, пока не поняли, так это того, что вам пора выступить против правителя Мацудаиры.
Сано не следовало удивляться, но какое-то мгновение он был не в состоянии ответить.
— Тот, кто наносит удар первым и застает противника врасплох, получает преимущество. — Уэмори изрекал мудрость, усвоенную за десятилетия, которые он провел в качестве главного военного советника режима Токугавы.
— Лучшего шанса у вас не будет, — сказал Огами.
— Вы хотите, чтобы я сверг правителя Мацудаиру? — спросил Сано, обретя дар речи.
— Совершенно верно, — ответил генерал Исогаи. — Мы и ваши другие союзники с вами до конца.
— Мы понимаем, что все изменилось так внезапно, а вы были настолько заняты, что не имели возможности подготовить какие-то планы, — вступил Уэмори. — Мы дадим вам время, чтобы подумать над нашим предложением. — Но не тратьте время попусту, — предупредил генерал Исогаи. — Колебание вас погубит.
С тех пор как Хирата покинул храм, там ничего не изменилось. Дымка по-прежнему укрывала горы Ёсино; над пагодой по-прежнему парили орлы; колокольный звон по-прежнему разносился эхом над сосновыми лесами. Однако когда Хирата взбирался по вырубленным в скале ступеням, его сознание впитывало в себя весь окружающий мир — с его птицами, насекомыми и растениями, планетами, звездами и бесконечным космосом наверху. Душа его балансировала в этой целостности. Циркулировавшая в нем энергия смягчала усталость от пятнадцатидневной езды от Эдо.
Он прошел в ворота храма и остановился, его обострившееся чутье уловило присутствие Озуно.
Пульсация щита учителя привела Хирату на славную территорию, где во дворе высился павильон для служб. Озуно, опираясь на посох, хромал по брусчатке в его сторону. Хирата встретился с ним посреди двора.
— Не думал, что ты вернешься, — как всегда раздраженно бросил Озуно. — Что случилось? Режим Токугавы дал тебе пинок? Тебе больше некуда податься?
— Нет, — ответил Хирата. — Случилось чудо.
— Что за чепуху ты несешь?
— До меня наконец дошло, чему вы пытались меня учить, — сказал Хирата. — Я применил это, чтобы победить врагов. Я спас жизнь своему господину.
Во время рассказа самое большое удовольствие ему доставило выражение изумления, застывшее на лице учителя. Озуно открыл рот, поскреб в голове и опустился на корточки, словно новость совершенно его подкосила.
— Пусть космические ветра сдуют меня в ад! — пробормотал он.
