чуть слышный шепот, — Это повязка спасла.
— А что это у тебя тут деньги валяются? — Вася встал и, подняв четвертину, протянул Саше, — Твоя?
— Румянцева, — со злостью ответил Саша, — Оставь, где лежало, и не поднимайте больше.
— Так он вроде того, в отключке, — не понял Вася.
Саша подробно рассказал друзьям о визите Румянцева старшего.
— Вот урод! — вскрикнул Вася, — Есть в кого и этому таким же быть.
— Пусть подавится своими деньгами, — одобрительно добавила Даша, — Молодец, все правильно ему сказал.
— Жаль этого, — кивнул на Румянцева Антон, — Сильно покалечился. И чего полез…
— Да всяко обойдется, — добродушно отозвалась Даша, но вдруг стала совершенно серьезной и перешла на шепот, — А если все-таки это он этот «доброжелатель»?
— Так, всё, посетители на выход, — Любовь Федоровна зашла в палату с подносом в руках, — Дайте парню поесть. Всё, всё, — она, поставив поднос на Сашину тумбочку, подталкивала друзей к двери, — Проведаете утром. ИДИТЕ уже!
В нос тут же ударил аромат жареного мяса. Саша только сейчас понял, как голоден — ведь они отправились собирать листья, лишь попив утром чаю.
После съеденного с большим аппетитом ужина Сашу снова потянуло в сон. Но доктор Шниперсон на пару с Любовью Федоровной еще какое-то время мучали его, обновляя повязки со щипучей мазью от ожогов.
Ожоги от электрического вьюна, как выяснилось, штука весьма неприятная. Любовь Федоровна снимала старую повязку, доктор водил над круглым и почти черным ожогом палочкой, шепча заклинание, затем медсестра вновь наносила мазь и фиксировала салфетку колдопластырем. Семь ожогов на ногах, по одному на груди, под левой лопаткой и правом плече обработали быстро. Остался один, но где!
— Ну вот, молодец, — Любовь Федоровна откинула одеяло и ловко поправила простынь на Сашиной кровати, — Теперь ложись на спину и спусти трусы.
Саша почувствовал, что быстро краснеет:
— Может не надо? — сгорая от стыда, с надеждой спросил он, — Само пройдет…
— Ложись! — медсестра мягко подтолкнула Сашу к кровати, и он лег, — Думаешь у тебя там что-то диковинное? Нет. Только сильный ожог в правом паху, — она проворно спустила Саше трусы справа и отклеила старую салфетку, — И совершенно нечего стесняться, мы уже дважды делали обработку, пока ты без сознания был.
Когда, наконец, экзекуция завершилась, Саше еще поставили укол. Следом Любовь Федоровна проверила состояние Румянцева и вполовину притушила свет. После введенного лекарства тепло приятными волнами стало разноситься по всему телу. Едва за медсестрой закрылась дверь, Саша быстро провалился в сон на мягкой и удобной подушке.
Всепоглощающий холод. Это холод пронизывает его насквозь. Саша из последних сил плывет вниз, в черную пустоту. Он старательно работает немеющими руками пытаясь догнать тело, которое быстро опускается на дно. Наконец Саша дотягивается и хватает его за плечо. Рука сминает мокрую одежду без сопротивления. Человека нет! Черная ткань, струясь в воде, обволакивает Сашу. Молния. Еще. Еще. Бесценный воздух крупными пузырями устремился вверх из открытого рта. Молния. Молния. Чернота вокруг. Темнота в голове. Спазм. Вдох воды. Молния.
Саша резко проснулся и понял, что не может выдохнуть. Легкие вот-вот не выдержат, а он все продолжает вдыхать и вдыхать воздух. Спасительный спазм — и Саша зашелся в сильном кашле. Попив воды, через четверть часа он, наконец, забылся в беспокойном сне.
Саша снова резко открыл глаза. Он лежит, не шевелясь и, шарит по палате глазами. За окнами темно — значит еще ночь. Сестринский стол пустует. Горит только пара настенных светильников. Вдруг слева что-то хлюпнуло. Румянцев! Очнулся, значит! Саша продолжал лежать неподвижно. Снова Румянцев хлюпнул носом и здоровой правой рукой провел по лицу. Он что, ревет! Наверно боли сильные.
— Эй, — Саша приподнялся на локте и повернулся к Румянцеву, — Ты чего?
Вместо ответа Румянцев быстро обтер веки рукой и отвернул голову от Саши.
— Сильно болит? Давай я медсестру позову…
— Отстань! — вскрикнул он и будто не в силах больше терпеть зашелся в сильных, но почти беззвучных рыданиях. Грудь его сотрясалась, рука в гипсе, торчащая кверху, ходила ходуном.
— Плохо тебе? — Саша поднялся на ноги и встал рядом с его кроватью.
— А тебе чего! — сквозь слезы огрызнулся Румянцев. Он хотел с вызовом, но получилось как-то жалко, — Отстань! Отстаньте все от меня! — он снова закрыл глаза, утирая слезы, — Ненавижу! Ненавижу вас всех! Тебя, друзей твоих! Его ненавижу! Себя! Жизнь эту никчемную!
— Прекрати! — Саша склонился над ним и чтобы остановить истерику, влепил хорошую пощечину, выбрав менее израненную правую сторону, — Прекрати, я сказал!
— Я не могу больше,… — выдохнул Румянцев и поднял красные глаза на Сашу, — Зачем ты меня вытащил? — он снова повернул голову в сторону. Если б было можно Румянцев, конечно, сбежал бы сейчас. Но конструкция на ключице и обе ноги на вытяжке не позволяли даже повернуться набок.
— Ты чего, спецом что ли? — опешил Саша. Но ярость тут же накатила на него, — Ты чего, придурок! Из-за тебя трое чуть не потонули!
— Я вас не просил! — огрызнулся Румянцев, но в голосе слышалось отчаяние.
— Ты больной совсем! — Саша сел на свою кровать, — О родителях подумал? Каково им будет?
— О родителях,… — тихо повторил Румянцев и, снова отвернув голову замолчал.
Саша лег в кровать и молча уставился в потолок. «Идиот. Ненавидит он всех!» — крутилось у него в голове. Оба долго молчали. Румянцев лишь иногда шмыгал носом.
— Есть хочешь? — спустя какое-то время спросил Саша, продолжая рассматривать потолок, но Румянцев не ответил, — Тоже ведь с утра не ел. У меня тут груша осталась, ребята принесли. Надо?
— Я всегда завидовал таким как ты…
— Детдомовским?
— Настоящим!
— Как это?
— Вы делаете и говорите, что думаете. Вы совершаете… поступки.
— Ты не знаешь, как мы живем…
— А ты не знаешь, как живу я!
— Но у тебя есть все, что ты хочешь, — Саша снова сел в кровати, — У тебя есть семья!
— Только отец,… но я часто завидую сиротам…
— Знал бы, каково это, так не говорил! — покачал головой Саша, — Дашка мой единственный родной человек,… да мы бы что угодно отдали, лишь бы у нас был отец…
— Отец, которому на тебя плевать?! Ему все равно, что со мной происходит,… только бы громкая фамилия Румянцев не была запятнана,… Так всегда было, сколько себя помню…
Саша не зная, что сказать промолчал. Румянцев после паузы продолжил:
— Я слышал ваш разговор, когда он приходил сегодня…
— Слышал?
— Каждое слово. Это я и называю поступком. Ты снова сделал то, что должен был,… Не испугался, а сказал, как думаешь…
Повисла долгая пауза. У Саши не укладывалось в голове услышанное. Румянцев же только и
