и крепко сжал челюсти. Берсеркер не шевельнулся. И тут Михаил уперся передними лапами в тушу рыжего волка и рванул вверх. Он еще не успел осознать пределов собственной силы, не знал, что он будет способен на такое; все это было похоже на то, как разрывается тонкая яркая обертка на рождественском подарке. Берсеркер забился в снегу, отчаянно дергая лапами, наверное, вовсе не для того, чтобы отогнать от себя смерть, а, скорее всего, спеша поскорее свести последние счеты с жизнью. Михаил попятился; пережитое потрясение оказалось настолько сильным, что он даже забыл о том, что в зубах он все еще держит кусок окровавленной плоти, заросшей рыжей шерстью. Ему доводилось и раньше наблюдать за тем, как другие приканчивают своих жертв, перегрызая им горло, но еще никогда ему не дано было самому познать это чувство — ощущение верховной власти над жертвой.
Рената задрала голову к небу и протяжно завыла. Алекша тут же присоединилась к ней, забирая еще выше; их голоса звучали в унисон, и мелодия эта неспешно плыла над заснеженным лесом. Михаилу показалось, что он понимает, о чем эта песня: враг убит, стая одержала победу, и в ней только что родился новый волк. Он выплюнул на снег застрявший в зубах клок шкуры берсеркера, но вкус крови распалил его еще больше. Все теперь казалось гораздо яснее и четче, цвета, звуки и запахи воспринимались совсем по-иному, и это одновременно и пугало, и радовало. Вместе с новым состоянием пришло и ясное осознание того, что до сего времени, до этого своего самого первого превращения он и не жил вовсе, а лишь влачил жалкое существование; теперь же ему удалось пожить настоящей, подлинной жизнью, он был исполнен новых жизненных сил, окончательно уверившись в том, что волчья шкура, заросшая черной, жесткой шерстью, перекатывающиеся под ней железные мускулы должны отныне сделаться его новым телом, раз и навсегда заменив собой легкоранимую, тонкую, бледную оболочку беззащитного мальчика.
Вдыхая густой запах крови, чувствуя озноб во всем теле, Михаил скакал по снегу, перепрыгивая через сугробы и дурачась, в то время как две волчицы старательно выводили каждая свою арию. Глядя на них, он тоже задрал кверху голову и широко разинул пасть, и пусть его пение больше походило на воронье карканье, чем на стройную волчью мелодию, в конце концов, у него впереди еще целая жизнь и уйма времени для того, чтобы научиться петь. Но вот песня двух волчиц начала затихать, последние ее аккорды отдались эхом среди деревьев, и тогда Рената начала превращаться, вновь принимая человеческий облик. Всего сорок секунд, не больше, ушло у нее на то, чтобы превратиться из поджарой волчицы в обнаженную женщину с обвислой грудью. Переждав превращение, она опустилась на колени рядом с Франко. Алекша тоже занялась собой, и Михаил, затаив дыхание, зачарованно следил за каждым ее движением. Суставы вытягивались на глазах, руки и ноги становились длиннее, светлая шерсть исчезала, уступая место длинным светлым волосам, тут же разметавшимся по плечам, и образуя маленький островок золотистых волос между бедрами. И вот наконец она встала со снега, выпрямившись во весь рост. Обнаженная Алекша была неотразима. Пройдя по снегу, она опустилась на колени возле Франко, и, продолжая глядеть на нее, Михаил вдруг почувствовал непривычную тяжесть в паху.
Рената осмотрела изуродованную ногу Франко и сурово нахмурилась.
— Что, совсем дела плохи? — с трудом выговаривая слова, слабым голосом спросил у нее Франко.
— Помолчи, — бросила ему Рената.
Она зябко поежилась, по ее посиневшей от холода коже побежали мурашки; нужно было поскорее отнести Франко домой, пока они все тут не замерзли. Она посмотрела в сторону Михаила, все еще остававшегося волком.
— Хватит, превращайся обратно, — строго приказала она. — Теперь нам будут нужны руки, а не клыки.
«Как же это так? Зачем обратно? — думал он. — И когда? Теперь, когда у меня все получилось, нужно будет снова возвращаться туда?»
— Помоги мне, — сказала Рената, обращаясь к Алекше, и они вдвоем попытались поднять Франко с земли. — Ну, чего ты ждешь? Да помоги же ты нам! — обернулась она к Михаилу.
Он всей душой не желал этого превращения. Ему становилось дурно от одной лишь мысли о том, что сейчас надо будет снова вернуться назад, в свое прежнее беззащитное тело с тонкой бледно-розовой кожей. Но это должно было произойти, и в первое же мгновение после того, как к нему пришло это осознание, он почувствовал, как превращение вновь нисходит на него, увлекая за собой, на этот раз в противоположном направлении, превращая его из волка в обыкновенного мальчика. К тому времени Михаил уже достаточно хорошо уяснил себе: превращение всегда начинается с мысли о нем. Закрыв глаза, он представил свою кожу белой и гладкой, мысленно пожелав, чтобы вместо когтей на руках появились пальцы, представив, как, поднявшись со снега, он выпрямится и останется стоять на двух ногах, как и подобает человеку. Так оно и получилось. Стоило Михаилу лишь задуматься об этом, как в тот же миг черная шерсть, когти и клыки исчезли, и вместе с этим пришло мгновение ослепляющей, нестерпимой боли, заставившей его тут же опуститься на колени; сломанное волчье ребро становилось ребром человека, но оно так и осталось сломанным, и было достаточно одного неловкого движения, чтобы обломки его сместились, задев острыми концами друг друга. Михаил схватился за бок и, когда боль понемногу улеглась, встал со снега. Ноги в коленях предательски дрожали. Скулы, хрустнув напоследок, заняли свое привычное положение, последние черные шерстинки уходили обратно в поры, а кожа зудела и чесалась. От разгоряченного тела поднимался пар, и Михаил стоял в его белых клубах. Он услышал, как Алекша вдруг засмеялась. Взглянув вниз, он увидел, что, несмотря на боль и холод, неожиданно пережитое возбуждение не оставило его. Михаил поспешно прикрылся руками и густо покраснел. Он слышал, как Рената строго сказала:
— Сейчас не время. Лучше помоги нам.
Вместе с Алекшей они пытались поднять Франко; собрав последние силы, Михаил поспешил им на подмогу.
Они донесли Франко до белокаменного дворца, по пути Михаилу удалось подобрать оброненную на снег накидку
