уже хочешь меня убить.
— Я хочу убить тебя не поэтому, — возразил Илья.
— И поэтому тоже. Я тебя подвела. И по твоей логике мне нет места в этом мире.
— Много ты понимаешь про мою логику, — проворчал Илья, принявшись раздеваться. — Ну что, как я тебе? Красавчик? Оцени…
Илья, нехорошо улыбаясь, беззастенчиво продемонстрировал все новые нюансы собственного тела.
— Я тебе так скажу, — аккуратно сняла с себя очки я и уложила их на тумбочку. — Ты… дурак. Вот правда, не обижайся. Если ты ещё не понял, для меня вся эта физиологическая фигня никогда не имела особого значения. Как оказалось. Интересно другое: интеллект. Соображалка. Логика. Проще говоря, мозги. А они у тебя есть и весьма забавно функционируют. К тому же в темноте под одеялом все люди равны. А с моим зрением все равны вообще. Сплошное мутное пятно. Так яснее?
— Забавная ты «бабочка», Рюк, — улегся под одеяло Илья. — Максимально странная, но забавная.
— Может быть, потому что я не бабочка, а человек? — возразила я.
— Все души — это бабочки. Как ни парадоксально это прозвучит, но я их вижу. У всех. И эти бабочки очень разные. Я правда не знаю, это такая шиза с моей стороны, или я какой-то особенный, просветлённый; дар это или моё проклятие… но вот так. Так что я, можно сказать, покорён именно твоей бабочкой. Тело — всего лишь сосуд, её удерживающий. И я хочу именно эту бабочку сделать по-настоящему свободной. Чтобы она всегда могла летать, а не томиться в темнице напрасных надежд. Я искренне надеюсь, что она предпочтёт хотя бы изредка летать рядом со мной. Она меня успокаивает.
— Интересная концепция, — призналась я, прижимаясь к Илье. — А какая она, моя бабочка?
— Красивая. Фиолетовая… Хотя нет, я бы сказал, лиловая. Больше розовая, чем фиолетовая. Очень нежная и милая. Но она может быть очень опасной, поверь.
— Понятно. А твоя какая?
— Очень тревожная. Нехорошая. Кроваво-белая. Будто в красной кирпичной пыли вывалянная. С поломанными крыльями и оторванными усиками. Мне она не нравится.
— Печально… — погладила Илью по бедру кончиком пальца я. — Полагаю, что она на самом деле белая, просто в чём-то запачкалась. Или её намеренно запачкали. Это легко смыть или стряхнуть, поверь. При желании, конечно. Да и переломы лечатся, говорю из личного опыта.
— Вероятно. Давай поспим, наверное, — зевнул Илья. — Я устал, наелся… Да и вообще…
Илья, посопев, завозился и устроился поудобнее, а потом неожиданно произнёс:
— У этого сволочного хмыря почти такая же бабочка, как у тебя. Я вообще удивился, когда её увидел: сначала даже подумал, что это отличительная черта всех азиатов. Но нет, я ошибался. Принцип — цвет и форма как маркер характера и чистоты души. Только его бабочка, в отличие от твоей, наверное, больше сиреневая, чем лиловая, и в целом чуть крупнее. Синего оттенка намного больше. Агрессивная такая, хотя может быть мягкой и доброй…
— У какого хмыря?
— У Игоря. Злая бабочка у него. Моя поломанная бедолага её всегда боялась. Сиреневая всегда при виде бело-красной отчётливо синела и грозно топорщила усики. Волны от её крыльев такие нехорошие во все стороны шли синие, почти чёрные. Она так предупреждала не лезть и не трогать то, что она считала своим.
— В любом случае, эта бабочка тебе уже ничего не сделает, — снова погладила Илью по бедру я. — Спи.
— Как знать? — возразил мужчина. — Это для тебя она нежно-сиреневая и ласковая. Для меня — иссине-чёрная от гнева. А что я ей сделал? За что она так со мной? Будь её воля, она бы всю мою поломашку чёрной жирной краской с ног до головы перекрасила.
— А какого цвета бабочки у наших общих знакомых? — попробовала я перевести неприятную для Ильи тему.
Мужчина презрительно скривился.
— В основном, лимонно-жёлтые или зелёно-оранжевые. Большинство людей именно жёлтые. Однотонно-жёлтые. Цвета измены. А те, другие, ярко-кислотные, оранжево-зелёные, носят все оттенки постоянной сексуальной неудовлетворенности, понимаешь, к чему клоню?
— Да куда уж прозрачнее.
Я, подумав, уточнила:
— А можно узнать, как ты видел первую встречу наших бабочек? Моя бабочка вообще тебя заметила? Как она себя вела?
Илья открыл глаза и мечтательно улыбнулся, явно что-то вспоминая.
— Заметила. Сразу заметила и среагировала, — признался мужчина и притянул меня к себе поближе. — Стеснительно заперебирала лапками, а крылышки на миг стали пунцовыми. Её мой поломанный и озлобленный вид совершенно не смутил. Очень милая такая… милая и добрая. Но подлетать ко мне постеснялась, просто молча наблюдала из общего облака чужих бабочек. Настоящих бабочек, которыми ты была облеплена.
— Почему тогда ты сразу не подошёл, раз видел, что наши бабочки так понравились друг другу? — усмехнулась я.
— Она ещё была не готова. Как точнее объяснить? — задумался Илья. — У меня сложилось впечатление, что она всё время полубодрствовала. Сон во сне. Не сознавала, кто она, где она. Но мой приход её разбудил, и она стала прихорашиваться. Это было абсолютно неосознанно, бессознательно, она всё ещё дремала. А процесс выхода из мира сновидений в реальный мир достаточно длителен и сложен. Глупо было подходить к тому, кто ещё не пробудился и не осознал себя как самоё «я». Не хотел спугнуть такое чудо. Поэтому просто ждал и наблюдал. Но, как я уже говорил, твоя бабочка, наконец, вылезла из кокона в реальную жизнь и всё поняла. И настала её пора воспарить над этим грешным миром, который не ценит и не принимает особых бабочек…
Я уже почти уснула, пригревшись в объятиях бывшего коллеги, как он неожиданно грустно спросил:
— Рюк, ответь начистоту: зачем тебе на самом деле понадобились мои трусы, в которые я…
— А сам как думаешь? — мягко ответила я.
— Ну вариантов два. Либо ты фетишистка, либо…
— Я не фетишистка, — зевнула я. — Ты всё правильно понял. Мне нужен был вполне конкретный образец, и я его получила. Я до последнего надеялась, что мои предположения насчет тебя ошибочны.
— Лучше б ты была фетишисткой, — горько заключил Илья. — Но, строго говоря, то, что я делал эстетик-фотографии и трахался со всеми жертвами — это не свидетельство, что я их убивал.
— Согласна. Но на видео с телами жертв тоже ты.
— Ну видео могли быть смонтированы, допустим. Или я мог шрамировать уже мёртвых, убитых задолго до меня. Посуди сама: бабочка из тела улетела. Тело — это как шелуха от картошки. Какой смысл ее хранить? Такое лишь в утиль. А я, к примеру, не просто нашел шелуху, но и придумал, как можно из нее сделать нечто особое, прекрасное. И не ври, что тебе не
