Немцы налетали нечасто, но этим утром появилась шестёрка «лаптёжников», причём без истребительного прикрытия. Совсем обнаглели. Судя по тому, как они выстраивались в круг, готовясь бомбить нас, им было известно, что мы тут стоим, возможно, знали даже, и какая часть. Когда первый штурмовик рванул вниз, все наши десять зениток ударили по нему и – о, чудо! – сбили.
Комбат наш был правильный командир, и по всей территории расположения части были вырыты противовоздушные щели, вот и у моей палатки такая была. Сейчас в ней кроме меня были мой водитель и ещё три случайных бойца, которые спрыгнули к нам, пробегая мимо. Я не смотрел в небо: Взор вполне позволял мне видеть всё.
То, что сбили ведущего, остальных насторожило, но не испугало. Они продолжили нас бомбить, но уже с высоты, а не с пикирования, на кого бог пошлёт. Как бы наши ни выставляли заградительный огонь, вокруг техники начали вставать первые тяжёлые разрывы авиабомб. И пусть немцы потеряли ещё два самолёта, и бомбёжка была неприцельной, но своё дело они сделали. При чём тут я? Да произошло прямое попадание в нашу щель. И ведь видел эту бомбу, которая на нас падала, ну чего я не рванул прочь? Было страшное ощущение навалившейся тяжести и темнота: вырубило. Посмотрим, в кого я перерожусь.
* * *
Я судорожно вздохнул. Видимо, лёгкие какое-то время не работали и вот, запустившись, не сразу вошли в ритм. Я лежал весь мокрый, в поту, и смотрел в голубое небо с облаками. Неужели выжил? Проверка умений показала, что все три на нулях, снова качать сначала. Значит, Гусаров погиб, и у меня новое тело и новый мир. То, что это Земля, ясно, но какое время?
О своей гибели я не особо переживал, для меня это пройденный этап. Я давно смирился с тем, что могу погибнуть. Жаль, что до конца войны не продержался: хотел на Рейхстаге своё имя оставить, настоящее которое, самое первое. А теперь что? Может, меня во времена Тутанхамона забросило. Тоже ведь Земля. Сожалел я об одном: у меня Хранилище наполовину заполнено было, и всё сгинуло. Где теперь мои запасы? Кому достались? Или после моей гибели на том месте целая гора всякой всячины появится? Вот теперь поди угадай. Ладно, ещё наберу, главное узнать, где я. Тут наконец включился звук, и я услышал отчаянный вопль:
– Серёга! Серёга, вставай, иначе немчура шлёпнет!
Повернув голову, я увидел, как ко мне подбегает молодой, измождённого вида парень в рваном и грязном красноармейском обмундировании, а рядом стоит, ухмыляясь, немец с нашивками охранной дивизии, с карабином в руках. Увидев, как я на него смотрю, он перестал ухмыляться. Явно разозлившись, вскинул карабин, направив ствол на меня, и почти сразу нажал на спуск. Раздался выстрел, я почувствовал онемение в области сердца, и снова наступила темнота.
Очнувшись, я увидел, как наш батальонный военфельдшер из санвзвода заканчивает делать мне искусственное дыхание, а ещё двое бойцов быстро откапывают противовоздушную щель, доставая других несчастных, которые там были. Мои умения при мне, Хранилище расширено и наполовину заполнено. Я вернулся в тело Максима Гусарова. И что это такое было? Похоже, я попал в тело военнопленного в одном из концлагерей немцев. Значит, снова Великая Отечественная война. Хм, раньше я и не догадывался, что непрямой массаж сердца и искусственное дыхание способны вернуть Путника в прежнее тело. Вернуть к жизни тело может, это известно, но вот душу вернуть, да ещё Путника, вот это для меня сюрприз был.
– Очнулся? – спросил подошедший комбат. – А мы уж думали: всё. Почти прямое накрытие, совсем рядом бомба рванула и вас похоронила.
Я быстро прогнал Исцеление по телу и полностью пришёл в порядок. Не так уж сильно пострадал, больше контузию убирал: голова сразу просветлела, и гул из ушей пропал. Заряда всего семьдесят три процента ушло. Встал, глянул, как остальные. Водитель и ещё один боец живы, двое других погибли – задохнулись. Бойцов к санитарным машинам понесли, они тяжёлые контузии получили. Пострадавших было не так и много, неприцельное бомбометание сказалось. Повреждены пять автомашин и одна полевая кухня, погибли шестеро, семеро ранены, вот и всё. Ничего, технику отремонтируем или новую выдадим. А вот немцы потеряли три штурмовика, и ещё один уходил, сильно дымя. Как сообщили бойцы вокруг, за ними наши истребители погнались, но нагнали или нет, пока никто не знает. Послушаем эфир, может, проскользнёт какая информация?
* * *
И всё же военная судьба – штука переменчивая. Погиб я, Максим Гусаров, через три недели на Барвенковском выступе, ведя бои в окружении. Харьковская катастрофа всё же произошла. Нас накрыли снаряды тяжёлой артиллерии: прямое накрытие, погиб сразу. Тут счастливого случая с попаданием рядом и накрытием тоннами земли не было.
Единственное, что меня радовало, так это то, что Хранилище было практически пустое. В нём оставалось только то, что было необходимо для ведения боевых действий моего батальона. Я даже количество продовольствия сократил, оставил только горячие готовые блюда. Вот их не трогал и питался ими. Домашняя еда – это домашняя еда.
Тот случай с гибелью и возвращением в мир живых стал мне уроком, а может, и намёком. Я в тот же день связался с главным интендантом 57-й армии и сообщил, что мои друзья, боевые интенданты, готовы передать нашей армии немалые запасы, отбитые у немцев. Газеты ведь в своё время хорошо эту историю раздули, так что он сразу понял, о чём я. Рассуждал я следующим образом: если меня убьют, то Хранилище практически пустое будет, на четыре-пять процентов заполнено. А если выживу, то неплохо пополню запасы за счёт брошенной в котле военной техники, к тому же более современной, будет куда её убирать.
Как же обрадовался интендант. Шесть дней передача шла, больше восьмидесяти новых складов организовали, начали формировать две танковые бригады: моторизованную и один тяжёлый танковый полк. Трофейные «четвёрки» и «ганомаги» я отдал на усиление ещё одной механизированной бригады, добро из Ставки на то было получено. В общем, дело пошло.
Я едва успел вернуться в расположение батальона, когда поступил сигнал выдвигаться. Вышли мы к передовой, а там дивизии, сбив оборону, уже двинулись вперёд, и мы с ними. Было много боёв, нашу часть не раз кидали на прорыв, я старался успеть везде, и, надо сказать, мой батальон ни в чём не нуждался. Потом были окружение и попытки вырваться. Думаю, у наших получилось; жаль, я не видел. Колонна, которую я вёл, попала под обстрел, и мою полуторку накрыло прямым попаданием.
На этом и закончились жизнь и приключения Максима Гусарова. Я могу с уверенностью сказать, что мне есть чем гордиться в этой жизни: труса не праздновал, воевал хорошо, помогал как мог. Вон, немцы до Москвы не дошли сорок километров, как их обратно погнали. Жаль только, Минск сдали, и Киев тоже, вот и Харьковская катастрофа произошла. А больше я ни о чём не жалею.
…Открыв глаза, я осмотрелся. Новое тело, новая жизнь. Интересно, в какой год я попал? Осмотревшись, понял, что я в больнице. Опять. Запахи знакомые, белый потолок, белые стены, койка, на которой я лежу. Запустил диагностику Исцеления. Когда я приподнял голову, моя кровать скрипнула, и тут же сбоку раздался голос:
