его и попробовал сдвинуть, но выяснилось, что фигура прочно прикреплена к пьедесталу. Как он ни смотрел, ключа к разгадке не находил. Когда монахини увидели, что его дерзкие прикосновения к статуе остались безнаказанными, в них взыграло любопытство, и теперь они с большим интересом наблюдали за его действиями.
Лоренцо остановился и прислушался: стоны повторялись, и там, где он стоял, слышны были лучше всего. Поразмыслив над этим фактом, он еще раз окинул статую пытливым взглядом и вдруг сообразил, что место для костяной руки было выбрано не случайно: кто-то хотел, чтобы никто не прикасался к локтю изваяния. Он снова залез на пьедестал и обнаружил маленькую железную кнопку между плечом святой и предполагаемой рукой грабителя. Эта находка его порадовала. Он взялся за кнопку и сильно нажал. Тут же внутри статуи что-то залязгало, как будто задвигалась туго натянутая цепь. Испуганные грохотом робкие сестры прыснули в стороны, готовясь бежать при первых признаках опасности. Но тишина восстановилась, и они снова сгрудились вокруг Лоренцо.
Ничего больше не произошло, и он спрыгнул с пьедестала. Когда он отнял свою руку от статуи, она дрогнула. Зрительницы снова ужаснулись, решив, что статуя ожила. Но Лоренцо сразу понял, что нажим кнопки освободил цепь, крепившую изваяние к пьедесталу. Попробовав теперь сдвинуть фигуру, он сделал это без труда и поставил ее на пол. И тут выяснилось, что пьедестал внутри пустой, а сверху перекрыт тяжелой железной решеткой.
Сестры так увлеклись происходящим, что позабыли и про реальные опасности, и про воображаемые ужасы. Лоренцо взялся поднять решетку, и монахини как могли помогали ему. Совместными усилиями люк был вскоре сдвинут. Под ним открылся глубокий провал, заполненный непроницаемой тьмой. Свет лампады был слишком слаб и позволял разглядеть лишь ряд неровных, грубо отесанных ступеней, уводящих в зияющий колодец мрака.
Стоны тем временем затихли, но никто уже не сомневался, что они идут снизу. Нагнувшись, Лоренцо вроде бы различил где-то в глубине мерцающую светлую точку; она то появлялась, то исчезала. Он поделился этим открытием с монахинями, и они тоже уловили лучик света, но когда он вознамерился спуститься в пещеру, дружно стали его отговаривать. Ни одной из них не хватало храбрости пойти с ним; а он не хотел оставить их без лампады. Поэтому он пошел в темноту один, а женщины приготовились возносить молитвы за его безопасность и успех.
Ступеньки были узкие и неровные, спускаться по ним было не легче, нежели идти по краю пропасти. Во тьме трудно было разглядеть, куда поставить ногу. Требовалась особая осторожность, чтобы не оступиться и не полететь в провал. Несколько раз он едва удержался.
Однако он достиг ровного пола быстрее, чем ожидал. Темнота и густой туман, клубившийся в подземелье, обманули его сознание – здесь было не так уж глубоко. Сойдя с лестницы, он остановился, высматривая увиденный сверху огонек, но все вокруг было темно и мрачно. И стонов он не услышал, ничего, кроме отдаленного бормотания – это монахини усердно взывали к Богородице наверху.
Куда же теперь направиться? Лоренцо пошел наугад, но медленно, боясь, как бы не отдалиться от объекта своих поисков. Судя по стонам, здесь находился человек, страдающий от боли или горя, и юноша надеялся, что сумеет облегчить муки неизвестного. Наконец жалобный звук, раздавшийся где-то поблизости, указал ему направление, и он радостно поспешил на зов. Вскоре появился и огонек, который до того скрывал от него выступ стены.
Свет, слабый и тусклый, исходил от небольшой лампы, поставленной на кучу камней; он не разгонял мрак, а скорее подчеркивал мерзость узкой темницы, вырубленной в одной из стен пещеры; видны были также входы в еще несколько подобных ниш, глубину которых скрывала темнота. Холодно высвечивала эта лампа сырые, как бы покрытые испариной стены, чуть-чуть отражавшие свет. Густой болезнетворный туман клубился под сводами. Лоренцо ощутил, как его охватывает пронзительный холод. Стоны участились, и он ускорил шаг.
Наконец при колеблющемся свете лампы он увидел, что в углу отвратительной норы на соломенной подстилке лежит ничком существо столь тощее, бескровное, что в нем едва можно было признать женщину. Она была полуобнажена, длинные всклокоченные волосы рассыпались по лицу, почти полностью скрывая его. Худая рука беспомощно свисала с рваной тряпки, которая прикрывала ее скорченное, дрожащее тело; другой она крепко прижимала к груди какой-то маленький сверток. Рядом лежали крупные четки, напротив – распятие, и запавшие глаза несчастной были устремлены на него. У ее ног стояли корзинка и глиняный кувшин.
Лоренцо замер, окаменев от ужаса. Это существо вызвало у него и отвращение, и жалость. У него заныло сердце, ноги подгибались. Его затрясло, пришлось прислониться к стене, он не мог сделать ни шагу, не мог обратиться к несчастной. Она посмотрела в сторону лестницы, но Лоренцо не заметила – его скрывала стена.
– Никто не идет! – пробормотала она наконец.
Голос ее звучал глухо, хрипло; она горестно вздохнула.
– Никто не идет! – повторила она. – Нет! Они забыли обо мне! Они больше не придут!
Она помолчала и добавила печально:
– Два дня! Два долгих, долгих дня, ни пищи, ни надежды, ни утешения! Глупая женщина! Зачем я хочу продлить это ужасное прозябание!.. Но умереть так! Боже! Принять такую смерть – и потом терпеть муки долгие века! Доселе я не знала, что такое голод. Чу! Нет! Никто не идет. Они больше не придут.
Она умолкла, задрожала и натянула одеяло на обнаженные плечи.
– Как мне холодно! Я до сих пор не привыкла к сырости темницы. Это странно, да какая разница! Скоро я сама похолодею, но уже ничего не почувствую. Я стану холодной, холодной, как ты.
Она взглянула на сверток, который держала в руках, склонилась над ним и поцеловала, но резко отшатнулась, содрогнувшись.
– Он был такой милый! Он стал бы красивым, таким похожим на него! Я его потеряла навек. Как он изменился за эти дни! Узнать невозможно… Но он мне так дорог! Боже! Так дорог!.. Я забуду, каким он стал! Буду помнить лишь, что он был, и любить его… Какой он был красивый, похожий… Я думала, что выплакала все слезы, но еще немного осталось…
Она отерла глаза прядью своих волос. Протянула руку к кувшину, с трудом подтащила к себе, безнадежно заглянула в него и отставила обратно.
– Пусто!.. Ни капли! Ни капли, чтобы смочить пылающее небо! Отдала бы гору сокровищ за глоток воды! И они служат Господу, мои мучительницы! Они мнят себя святыми, терзая меня, как палачи! Они жестоки и бездушны; и они заставляют меня каяться… грозят мне вечной
