— не согреет, не даст пищу и кров его блеск! Но почему же никто на долгой памяти моей даже из самых светлых умов и чистых сердец не выдержал чар его! Все пали от соблазна обладать им! И шли ради него на такое, что дрогнет даже последнее ороговевшее сердце! Сколько же вас! — он обратил взгляд вверх, к огонькам. — Сколько вы положили несчастных и неповинных жизней, чтобы есть с золота, спать на нём, носить золотые шлема, сабли и доспехи!
Обер-офицер Корф, что наравне со всеми внимал каждому слову, аккуратным, неспешным движением извлёк саблю, и та сверкнула золотой россыпью огней. Подойдя к Джофранке, он опустился на колено и протянул ей на вытянутых руках сверкающее оружие. Та поклонилась, приняла с благоговением, и, держа саблю перед собой, устремила чёрные глаза на герцога.
Тот продолжал:
— Имеет цену в мире подлунном не то, что приносит пользу и спасение людям, а то, чего мало! Ценность злату придали люди. Будь его столько же, как камней иль песка, и не сделаться ему орудием зла! Сколько отчаянных голов сложено за две сотни лет здесь, в этой глубокой пустой шахте, сколько запуталось, потеряло пути и сгинуло в бескрайних катакомбах в поисках моих драгоценностей! Но никто так и не узнал, где же они!
«Где же они? Где же они?»
Слова подхватили крылья нарастающего эха, их понесли ветры, повторяли тонкими голосками летучие мыши. А герцог, выбивая искры из-под ног, подошёл к Джофранке, и принял блестящую саблю.
— Никому не удалось отыскать здесь золота, никому! А почему? Пришло время открыть тайну! Итак, Кродо, что же в чреве твоём⁈ — он взмахнул, и лезвие, оставив за собой пронзительный фиолетовый след в воздухе, вспороло брюхо Кродо. Тот на миг ожил, и, задрав острую, с тонкими и длинными усами морду, крикнул, оскалив острые зубы, но тут же обмяк. Чрево распласталось, землистая шкурка с двух сторон свернулась, будто красный рулон, но вместо тяжёлых плюхающих внутренностей, длинных обмякших кишок полился со звоном поток монет. Они устремились мощной струёй, летели, подскакивая на рёбрах и кружились, словно в вальсе, а на конце пути ложились блестящим ровным ковром у ног Джофранки.
— Кому-то одному будет дано унести моё золото! Одному!
Чёрный герцог обернулся, потому что никто не посмел вставить и слова, все завороженно смотрели, как течёт, и никак не может остановиться струя монет, а вспоротое увесистое брюхо крота хотя и уменьшалось, но очень медленно.
— Только один станет законным владельцем моих сокровищ… слышит ли меня сейчас Еремей Солнцев-Засекин? — герцог взглянул из-под шляпы оранжевыми ободками горящих глаз, а доспехи холодно блеснули цветом тёмного металла.
Всё также сжимая саблю, хозяин Игры зашагал, выбивая искры, к лихоозёрскому барину.
— Всё, о чём только можно мечтать, грезить — можно купить за эти монеты! Я бы мог одарить и слитками золота, но зачем же мне обременять ненужными хлопотами? Ведь с золотом в сей скорый век теперь — куда? А здесь! — он указал рукой. — Настоящие, царской чеканки, монеты!
Герцог поднёс пальцы ко рту и поцеловал их.
— Могу сказать точно — никто не обладает не только в России, но и во всём мире таким богатством! Вот сколько золота хранил во чвере своём мой верный слуга Кродо, недаром прозванный золотым землишником! А вы, Антон Силуанович, — герцог полуобернулся к молодому барину, который, корчаясь, вновь безуспешно пытался встать. — Вы столько часов завороженно смотрели на картину в запустелой усадьбе своей! И многое поняли, узрели внутренним духовным взором своим, но не достигли главного! Богатство несметные, золото, что оставил я здесь, всё время были в чреве моего привратника!
Он помолчал, положив руку в перчатке на подбородок:
— Глупый молодой охотник, что дерзнул идти по следу моему, а ныне возлежит, чувств лишённый, под тяжким деревом у входа в сию шахту, не ведает даже, что, убив моего несчастного Кродо, он запустил тем самым часовой механизм нашей Игры!
Джофранка широко улыбнулась.
— Прямо сейчас должен решиться исход Игры, и мы узнаем имя её победителя! — и чёрный герцог вручил Еремею Силуановичу саблю. Корф скрестил пальцы в белых перчатках на груди, смотрел бледным безжизненным лицом на лихоозёрского барина. Гвилум сгорбился окончательно, будто уж больше и не мог распрямиться, и мотал головой, словно пытаясь молчаливо поддакнуть своему господину. Пантелей, хотя вновь обернулся старым слугой, лизал ладонь и поглаживал влажные слипшиеся седые бакенбарды.
— Прими сие грозное оружие, о возможный, самый вероятный победитель Игры! Испытания пройдены достойно, и дело осталось за малым, — громко произнёс герцог, так, что его голос наполнил всю шахту. — Нужно совершить последнее деяние, и золото — до последней монеты, будет вашим! Оно сей же час, как только захочу я того, до последней монеты переместится и наполнит до самого потолка дорогую сердцу вашему пыточную камеру! Лишь отворите вы дома свою потаённую дверь, как ноги утонут тут же по колени в ярком блеске и великолепии сих кружочков! Быть золоту у вас! Быть!
Раздались удары литавр.
— И Ариша! Ариша!
Лишь только было произнесено герцогом это имя, Еремей Силуанович воспрянул, подняв лицо. Он будто и не проникся вовсе пространной сладкой речью о том, как встанет по колено в золоте, не помышлял о грядущем богатстве, которое никому из живущих и пригрезиться не могло! Но при имени дочери посмотрел на горящую странным огнём саблю в руке и будто только теперь понял, что сжимает её!
— Ариша! — прорычал Еремей Силуанович, стиснув зубы. — Аррриша моя!
— Да, Ариша, — повторил герцог. — Она будет немедленно спасена, и золото станет вашим! Всеми поколениями, жившими до вас на земле, — он вновь поднял ладони, — вы будете признаны победителем! Проживёте долгую богатую жизнь с этим великим званием победителя, познаете ещё не раз удачу, славу, получите всё, что только захотите. Но только если сейчас же!
Литавры оборвались. Все взгляды устремились на герцога.
— Если сейчас же одним взмахом сабли добьёте своего братца.
— Да, он и так не жилец! — добавил Гвилум.
— Молодому господину уже не выбраться отсюда, — отметил печально Пантелей.
— Это Судьба, — вздохнула Джофранка.
— Да, милая, — к ней обернулся и подошёл герцог, подал руку, и цыганка склонилась в реверансе. — Будь готова объявить имя победителя Игры!
Над Антоном Силуановичем нависла тень. Казалось, будто гора медленно наступала на него. Он
