не страх, а отвращение. У них были гладкие лица без глаз, похожие на обтянутые серой кожей театральные маски. Мадока махал мечом с суровой сосредоточенностью – ни одного лишнего движения, ни одного лишнего звука. Так на него, обычно громкого и несдержанного, не похоже. Сасаки использовал свою духовную энергию, ослепляя и пугая монстров, а его кицунэ, выросшая до размеров огромного волка, довершала дело. Кента нашел взглядом Хизаши, и сердце оборвалось.
Он лежал на земле, и многорукая тень падала на него сверху.
Кента почти вскочил, почти решился выйти из круга, и если бы не Джун, заслонивший Хизаши собой, точно бы сделал это. И все бы испортил.
– Продолжайте, они вас забери! – взревел Мадока, отрубая разом несколько тянущихся к нему рук.
Но силы были неравны. Как бы он и Сасаки ни старались, круг врагов сужался, и вот уже голова Учиды едва не слетела с плеч. Повезло, и Аканэ-сан оказалась рядом рыжей молнией. Визги, хрипы и стоны – все смешалось, и Кента зажал уши ладонями. Не понимал, сколько еще продлится ритуал, сколько выдержат его друзья. Сколько выдержит он сам, ведь хуже боли оказалось мучительное бездействие.
«Уходи же! Проваливай!» – кричал он мысленно. Чужак в нем больше не отзывался, но не потому что проиграл. Нет. Кента чувствовал его, чувствовал, как крепко он цеплялся за не принадлежащее ему тело, отравленной грибницей проникая в кости.
Последнее, что он увидел, – Хизаши, шатаясь, поднялся на ноги, и по его телу прошла волна света. Кента завороженно смотрел, как друг борется с проклятием самих богов – и почти побеждает.
«Перестань, пожалуйста, – успел подумать Кента. – Ты же убьешь себя!»
* * *
Кента лежал на нагретой солнцем террасе родного дома, теплые лучи скользили по лицу, щекоча сомкнутые веки. Пахло скошенной травой, жасминовым чаем и свежим деревом. Кента проснулся, медленно сел и, зевая, закинул руки за голову. Хорошо. Как же хорошо.
Он повернулся на звук и увидел, что рядом сидит мужчина. Он молод, но Кента подле него ощутил себя неразумным ребенком.
– Отдохни немного, мальчик, силы тебе еще понадобятся, – сказал этот мужчина и протянул ему чашку чая.
– Спасибо… Исао-сан?!
Он улыбнулся, и возле глаз сразу разбежались едва заметные лучики морщин, какие бывают не от возраста, а от солнца и частых улыбок.
– Узнал, – удовлетворенно покивал он. – Но не угадал.
– Я не понимаю.
– Значит, еще рано тебе понимать. Пей чай и жди.
– Чего ждать? – не отставал Кента. – Кто-то придет?
– Нет, это ты уйдешь.
Кента посмотрел на двор, залитый теплым золотистым светом, на ведра, забытые матерью, вдохнул сладковатый запах конца лета и ответил:
– Не хочу уходить.
– Но тебя ждут, мальчик. И ты уже доказал, что не из тех, кто боится трудностей.
Кента сделал глоток и зажмурился. Такой чай всегда заваривала мама, она говорила, что это любимый напиток отца. От него становилось спокойно.
– Допивай и пойдем, – сказал Исао-сан.
– Почему вы так молодо выглядите?
Морщинки-лучики стали заметнее, когда он широко, по-доброму улыбнулся.
– Ты всегда рос любопытным ребенком, – сказал он и исчез. Кента почему-то совсем не удивился и продолжил пить чай.
Надо было скорее уходить, ведь его и правда ждали, он понял это только сейчас.
* * *
Сверху упала тьма, и лишь алые всполохи высоко в небе давали немного света. Кента прислушался. Голоса Учиды и Чиёко уже едва доносились, звуки битвы, наоборот, становились все яростнее. Кента сидел в центре круга, защищенный им, а за его пределами творился кошмар.
Вот Мадока выпускает из рук меч, и тот ломается пополам с отчетливым звоном. Ки Хизаши больше не похожа на неудержимый поток, он ослаб, волосы рассыпались из хвоста и белыми лентами развевались на ветру. И вдруг в особенно ослепительной вспышке Кента увидел, как Чиёко и Юдай одновременно взмывают в воздух. На миг показалось, они замолчат от страха, но заклинание продолжилось, и чудовищный ветер принялся гонять их по кругу, едва не срывая одежду вместе с кожей, путая волосы и снося слова куда-то в небо.
Но гораздо страшнее оказалось понять, что пока мысли блуждали вокруг, тело само собой поднялось и сделало шаг.
– Стой! – Хизаши обернулся к нему и предостерегающе вскинул руку, но тут же был вовлечен в бой.
Магический круг стал центром урагана, и Кента – его источником. Он шел, преодолевая сопротивление собственного разума, все ближе и ближе к черте, за которой их общие усилия превратятся в прах. Умолял ноги остановиться, а они обернулись его врагами, все шли и шли, тяжело ступая по черной земле.
Если сейчас протянуть руку, она пройдет сквозь барьер, и тогда…
Кента вцепился себе в запястье другой рукой и попытался опустить. По чуть-чуть, понемногу стало получаться. Он почти поверил в успех, как его будто толкнуло в спину, и он бы совершил непоправимое, если бы вдруг перед ним не вырос Сасаки Арата.
– Ты хорошо постарался, Куматани Кента, – сказал он не своим голосом. Такой маленький и по-детски хрупкий, он не поддавался напору ветра, только выбившиеся пряди хлестали по отрешенному лицу.
Тело словно онемело, и Кента застыл в шаге от края, не зная, радоваться ему передышке или бояться этого нового, странного Сасаки.
А тот вытянул руку в сторону, и браслет из алого шнурка осыпался искрами. Аканэ-сан возникла за его спиной, вскинула острую морду к небу и тоже превратилась в облако рыжих искр, которые окутали фигуру Сасаки сверкающим дождем, чтобы вскоре впитаться в него и скрыть мерцающим покрывалом.
Онемение спадало, Кенту тянуло покинуть пределы круга, и даже все еще падающие на него слова заклинания не могли сдержать пагубного желания. Он качнулся вперед, и ладонь Араты сжалась на его горле. Кента попал в плен больших, переливающихся желто-рыжим с голубыми бликами глаз. Губы шевелились беззвучно, или просто Кента не был в состоянии их услышать. Все вмиг отошло на второй план: и ветер, и страх, и звуки, и даже весь мир подернулся пеленой. Было только лицо Сасаки – и не его одновременно, слишком мудрый взгляд, слишком много в нем того, что никто из людей понять не в силах.
Кента обмяк, и хватка на горле отпустила его. Он рухнул на колени за пределами круга, однако это уже было неважно, ведь он теперь свободен. Пустота внутри быстро заполнялась чувствами: радость, облегчение, упоение, надежда. Он уперся ладонью в землю и с трудом поднялся на ноги. Буря стихла, лишь ее отголоски еще заставляли молнии вспыхивать в небесных трещинах, так напоминавших открытые раны. Мадока держал на
