весеннего солнца, пусть и борющегося с пеленой облаков. Отойдя в сторону, он обратился внутрь себя.
«Тебе не победить, – сказал он мысленно, зная, что будет услышан. – Ты многое просчитал, Конран-но ками, но ты не бог. И еще тебе никогда не понять, что значит полагаться на близких».
Ответа не последовало – голос не мог скинуть оковы агатовых бусин, но Кента говорил и не для этого. Ему просто было важно сказать, будто заклинание.
– Готов?
Хизаши подошел к нему со спины и остановился всего в паре шагов. Позади Чиёко показывала, какие знаки надо чертить в земле, и Юдай переводил их на понятный для оммёдзи язык. Они действовали слаженно и четко, даже удивительно.
– А ты? – вопросом на вопрос ответил Кента. – Связи больше нет, она разрушилась, когда я едва не убил тебя. Я не знаю, что ты чувствуешь.
Хизаши хитро ухмыльнулся.
– Уверен, ты и так половину себе напридумывал.
– Если хочешь в это верить, не станут мешать. Но Хизаши, чувствовать – это не плохо.
– Сам знаю, – не зло огрызнулся тот. – А вот тебе никогда не узнать, насколько проще жить, наблюдая за человеческим страстями лишь со стороны.
Они ни разу не говорили о таком, путаясь в паутине лжи и недомолвок, и Кента обрадовался его откровенности. Он хотел бы узнать еще больше, задать столько вопросов, понять то, что понять не мог, но должен был, если собирался стать Хизаши настоящим другом. Но время беспощадно.
– Ты ведь не исчезнешь потом? – спросил он, заметив, что Юдай закончил и раздает указания Мадоке и Сасаки.
Хизаши промолчал.
– Если хочешь соврать, то лучше молчи и дальше, – попросил Кента.
– Я не пытаюсь уйти от ответа, – нахмурился Хизаши. – Просто не заставляй решать что-то прямо сейчас. Дзисин и Фусин убьют меня, только завидев. И боюсь, тебя может ждать та же участь. И Мадоку с Учидой тоже. Предпочту разбираться с трудностями по очереди.
Он отвернулся и пошел к товарищам. Кента замешкался и тихо бросил ему в спину:
– Я верну твой веер. И если хочешь, помогу тебе вернуть свой облик. Только…
Он не закончил фразу. Откуда-то неожиданно пришло понимание, что это ни к чему. Ни к чему требовать обещаний, ведь так он лишает друга свободы, поэтому Кента смело шагнул вперед, к начертанному в выжженной земле огромному кругу с вписанной в него звездой и сэмандоманами в несколько рядов по краю. Большинство символов были ему не знакомы, какие-то смутно угадывались. Это заклинание придумал его отец, оммёдзи Сугуру из древнего рода Куматани. Кента без тени сомнений шагнул в центр и опустился на колени.
– С этого момента никто не должен слушать то, что будет говорить Кента, даже если он начнет умолять прекратить или станет вопить от боли, – безжалостно предупредил Учида. Чиёко плотнее сжала губы, и Кента ободряюще ей улыбнулся.
– Все хорошо, – утешил он. – Если я попрошу вас остановиться, то уже буду не я. Я ни за что не остановлюсь, даже если это причинит мне неимоверные страдания.
– Это ваши нежности причиняют мне неимоверные страдания, – проворчал Хизаши. Он, Мадока и Сасаки должны были следить, чтобы никто и ничто не прервало ритуала. Местность выглядела безжизненной, и все же в ней таилась угроза. Они разошлись в стороны, Мадока обнажил меч, Сасаки положил ладонь на холку кицунэ, и та вздыбила густую шерсть, стала крупнее, опаснее. Хизаши казался обычным, но вокруг него собралась невероятной силы ки, которую он больше не видел смысла маскировать. Чиёко и Учида опустились на землю лицом к лицу, и Кента оказался точно между ними, одним боком к ней, другим – к нему. Багровое небо взирало настороженно, вороны не каркали, будто испугавшись чужаков, воздух застыл, и как только два голоса – женский и мужской – одновременно, принялись читать заклинание, застыло и тело Кенты. От неожиданности ему почудилось, что он снова падает во тьму, но широко распахнутые глаза продолжали видеть, а уши – слышать.
– Тени мертвых за спиной встанут щитом нерушимым…
– Священные имена богов станут моей броней…
– Помогут помирить Инь и Ян…
– Помогут исправить причину случившегося зла…
Их голоса сливались в один, журчали, точно свежий горный ручей, обволакивали кожу нежными объятиями. Хотелось закрыть глаза и позволить себе плыть по течению, быть лодочкой, ведомой мирным потоком. Голова качнулась и опустилась на грудь.
– Четыре стороны света моя сила…
– Две стороны жизни моя опора…
Кента засыпал. Тело обмякло, он уже с трудом удерживал себя на коленях. Спина Хизаши перед ним расплывалась цветным пятном. Просто заснуть и проснуться, когда все закончится.
А потом пришла боль.
Спину выгнуло, и Кента не успел прикусить губу, чтобы не закричать, но сколько бы ни кричал, не слышал ни звука – безразличное до того багровое небо покрылось черными трещинами, и застывший воздух дрожал от громовых раскатов. Когда горло пересохло, Кента замолчал. Тело покалывало, что-то рвалось изнутри, сминая органы, ломая кости. Возможно, он заплакал от боли, но вместо слез на стиснутые на коленях кулаки закапала кровь.
– Не смотри! – велел кто-то, кажется, Сасаки, и голос Чиёко окреп, тогда как Учида будто вообще ничего вокруг себя не замечал.
И снова стало не до них, когда очередная волна стирающей мысли боли прокатилась с головы до ног, и на этот раз она была похожа на огонь, и Кента плавился в нем, сначала обгорала и отваливалась струпьями кожа, потом с ужасающей вонью поджаривалась плоть, а под конец даже сами кости рассыпались пеплом, а он все еще был жив, все еще мог чувствовать.
Неужели изгнание – это настолько больно?
«Вели им прекратить, – раздался в голове ненавистный голос чужака. – Мы умрем оба, разве ты не чувствуешь этого?»
Кента лишь сильнее стиснул зубы, да так яростно, что они все до единого раскрошились во рту. Он разваливался на части, исчезал, мучительно и медленно, а заклинание все лилось, но уже не казалось ему теплым и мягким, скорее острым, как тысячи мелких лезвий.
«Попроси их, и они остановятся».
«Ни за что!» – подумал Кента и снова воскрес из пепла, чтобы страдать с начала.
Что-то еще вокруг изменилось. Гром гремел совсем близко, перебивал слова заклинания, сверкали молнии, и небо зло вспыхивало алыми зарницами. Кента больше не ощущал боли, его сознание прояснилось, и он увидел, что друзья сражаются с уродливыми монстрами, стекающимися к ним со всех сторон. Их будто создало чье-то больное воображение: множество рук и ног, когтей и клыков, собранные в подобие человеческих фигур, длинных и несуразных, вызывающих даже
