на потом, прекрасное, лучезарное потом, которое могло никогда не наступить.
Вдруг в ночной тишине послышался шум. Сантьяго рывком сел и увидел, как неглубоко под водой вдоль борта медленно проплывают два зеленых огня, похожие на глаза гигантской кошки. Шлюпку качнуло, неизвестное морское чудовище кружило, то ли изготавливаясь к нападению, то ли разглядывая незнакомца, оказавшегося в его владениях.
Сантьяго сложил руки на груди и вознес жаркую молитву Творцу, умоляя спасти его от пасти левиафана. Чудовище сделало еще два круга и пропало.
Он вдруг почувствовал, что замерз. После дневной жары это казалось странным, но, потрогав одежду, Сантьяго сразу все понял. Одежда была сырой, за время шторма морская вода пропитала абсолютно все. Днем рубашка и панталоны высохли под солнцем, и на них остался тонкий соляной налет, а ночью эта соль начала вновь поглощать влагу. Сантьяго достал из ящика верхнее платье, однако и оно было влажным. Чертыхаясь, он натянул его на себя.
Ту ночь он провел в особенной тревоге, возможно из-за холода. Весь промокший, просоленный, укутанный во влажный парус, он до утра не мог унять дрожи. Никогда еще Сантьяго так не жаждал солнца! Он молил его скорее проделать свой путь по небесной сфере и подняться над линией горизонта. Ему казалось, нет, он верил от всей души, будто солнце его спасет. Увы, он знал его слишком плохо, забыл, что нет ничего страшнее друга-предателя. В этом ему пришлось убедиться уже в первые часы после рассвета.
Он снова оказался в тумане, на сей раз не столь плотном, позволяющем видеть вокруг на два-три десятка брасов. Солнце, радостный розовый шар, сначала согрело его, затем раскалило, а потом принялось безжалостно поджаривать. Он прибегнул к уже испытанному способу спасения, забравшись под тент, но вскоре и там стало нестерпимо жарко.
Сантьяго снял с себя всю одежду, разложил ее для просушки, а сам снова запрятался в тень. Кроме жары его терзала одна и та же мысль: как бы устроиться поудобнее? Скрюченное положение, после проведенной в нем ночи, было мучительным. Одежда моментально высохла, он натянул нижнее белье и сел на банку спиной к солнцу, еле различимому сквозь туман.
Вскоре Сантьяго обнаружил, что ноги в такой позе быстро затекают и начинают вспухать у лодыжек. Тогда он уселся на дно и поднял их вверх, положив на край борта. Вначале он испытал острое облегчение, но прошло совсем немного, и боль в чрезмерно поднятых ногах заставила его опять изменить положение. Он улегся на дно шлюпки и почти сразу понял, что и тут не отыскать успокоения: его бока, изрядно намятые за прошедшие два дня, каждым ребром чувствовали деревянный настил.
Отчаявшись, он встал и, держась за мачту, стоял до тех пор, пока не заныли ступни, а голова, открытая солнечному жару, раскалилась почти докрасна. Опустившись на колени, Сантьяго перевесился за борт и, черпая рукой холодную воду, обильно намочил волосы. Если бы этой ночью ему кто-нибудь посмел сказать, будто очень скоро он станет искать прохлады и радоваться свежести – он бы поднял наглеца на смех. Но вот, невозможное случилось!
В этот миг он вдруг понял, что отыскал удобную позу. Подогнув ноги в коленях, Сантьяго навалился грудью на борт и так полулежал, не видя перед собой ничего, кроме сверкающей воды. Под грудь он подложил свернутую одежду и пребывал в таком положении до тех пор, пока не заныли колени.
Сразу за поверхностью моря кипела жизнь. Крупные рыбы, как и Сантьяго, страдали от жары и прятались от солнца в тени шлюпки. Едва шевеля плавниками, они неподвижно стояли совсем рядом – на расстоянии протянутой руки. Сантьяго не удержался и, погрузив пальцы в воду, попытался прикоснуться к большой синеватой рыбине, но не успела его рука пересечь блестящее лицо моря, как рыбы, точно вспугнутые кошкой голуби, метнулись с места и скрылись под дном шлюпки. Прошло довольно много времени, пока они отважились вернуться.
Раздуваясь и сокращаясь, важно проплывали медузы с красным крестом посередине фиолетового купола, зыбкой стеной ходила мелкая блестящая рыбешка, в глубине то и дело мелькали длинные черные тени.
Во второй половине дня Сантьяго пришла в голову спасительная мысль. Ветер по-прежнему не появился, на море стоял полный штиль. От поднятого и натянутого паруса не было ни малейшего толку, шлюпка продолжала оставаться в полной неподвижности. Но! Парус отбрасывал густую тень, и под ее прикрытием жизнь оказалась куда прохладнее.
Сантьяго сделал несколько глотков из бочонка, еще сохранявшего ночную прохладу. Воду теперь он старался экономить, никто не знает, сколько продержится штиль. Усевшись на среднюю банку, он некоторое время рассматривал полосу тумана, скрывавшую горизонт, а затем вспомнил, что давно не слышал человеческого голоса.
– Что ж, – хрипло произнес он. – Самое время поговорить.
Сантьяго прокашлялся и стал перебирать в памяти страшилки. Они сидели у самого края сознания, он выбрал первую пришедшую на ум и принялся за рассказ.
– Святой Гилльермо скончался воскресным вечером в Пенакораде, и той же ночью брат Урхель, монах Сатапунского монастыря в Леоне, проснулся от стука.
– Вставай, – раздался голос за окном, – иди провожать святого Гилльермо к месту погребения.
«Что за ерунда, – подумал брат Урхель. – Святой Гилльермо живет в Андалузии, почти в ста лигах отсюда и, слава Иисусу, чувствует себя вполне прилично. Так, по крайней мере, сообщалось в последнем письме».
Он сел на кровати и ощутил голыми ступнями прохладную поверхность каменных плит пола.
«Приснилось, – подумал брат Урхель, – конечно, приснилось».
– Вставай, – снова загудело за окном, – и возьми ключ от ворот кладбища.
– Ах, вот оно в чем дело, – пробормотал брат Урхель, поднимаясь с кровати. – Кому-то взбрело в голову устраивать похороны ночью, им нужен ключ, вот и придумывают невесть что.
Он быстро оделся, пытаясь сообразить, кому могла прийти в голову столь кощунственная идея про святого Гилльермо, снял ключ с гвоздика и шагнул за порог.
От ужаса закружилась голова, перед глазами поплыли черные полосы, сердце бешено заколотилось. Монастырский двор заполняла траурная процессия, скорбная вереница мертвых, провожающих мертвого. Черный гроб покоился на плечах четырех черных ангелов.
– Поспеши, – снова раздался голос, – отопри ворота кладбища.
Ни жив ни мертв брат Урхель бросился исполнить приказание. Черные ангелы уложили черный гроб в черную яму и засыпали черной землей. Покойники обступили могилу и горестно заголосили. Брат Урхель почувствовал, что еще минута – и его рассудок не выдержит. Отвернувшись, он опрометью бросился с кладбища.
Утром, после бессонной ночи, он выглядел не самым лучшим образом. В трапезной никто из братьев не поверил его рассказу.
– Наверное, тебе
